Манхэттен-Бич - Дженнифер Иган Страница 15

– Сегодня после обеда вы опоздали на двадцать минут, – сказал он. – Точнее, на двадцать две минуты.

Анна стояла перед ним, кровь бросилась ей в лицо. На верфи мистер Восс считался важной фигурой, сам военный комендант не раз звонил ему по телефону. Он мог запросто добиться ее увольнения. Она неделями беззлобно подшучивала над ним, но эта мысль ей ни разу не пришла в голову. Вдруг ее как молнией поразило: она ведь бросила Бруклинский колледж. И если бы не эта работа, она по-прежнему сидела бы дома и вместе с матерью занималась бы Лидией.

– Извините, – проговорила она. – Такое больше не повторится.

– Сядьте, – сказал он, и Анна опустилась на стул. – Опыт работы у вас совсем невелик, не удивительно, что здешние жесткие правила кажутся вам пустой докукой.

– Я всю жизнь работаю, – возразила Анна и сама почувствовала фальшь этих слов.

Она сконфузилась – будто невзначай увидела в витрине свое отражение, только крайне нелепое. Студенточка, жаждущая узнать, что такое работа на войну. “Элитный кадр”. Наверно, именно так, с насмешкой и презрением смотрит на нее мистер Восс. Ей вспомнились лозунги в газете “Корабел”: “Минуты, не упущенные здесь, – это жизни, спасенные там”; “Когда ты не работаешь, ты работаешь на врага”.

– Вы понимаете, что мы можем и не выиграть эту войну? – спросил он.

Она виновата заморгала:

– Ну да, конечно.

На территории верфи газеты не продавались, чтобы не подточить моральный дух работников, но каждый вечер, выйдя через проходную на Сэндз-стрит, Анна покупала “Таймс”.

– Вам известно, что немцы взяли Сталинград в кольцо?

Она кивнула, но головы не подняла. Какой позор!

– И что на Тихом океане японцы контролируют театр военных действий от Филиппин до Новой Гвинеи?

– Да.

– И своей работой здесь, то есть постройкой кораблей и ремонтом судов союзников, мы помогаем морякам, самолетам, бомбам и морским конвоям добраться до районов боевых действий?

Где-то в глубине души ее вдруг царапнул коготок раздражения: он ведь уже все растолковал!

– Да.

– И что с начала войны сотни торговых судов были торпедированы противником, и что изо дня в день корабли идут ко дну?

– Теперь мы теряем меньше судов, чем раньше, а строим больше, – вполголоса сказала Анна: она недавно читала про это в “Таймс”. – В прошлом месяце на судостроительном заводе “Кайзер” построили судно “Либерти” всего за десять дней!

Какое возмутительное нахальство с ее стороны. Сейчас ей не поздоровится. Но мистер Восс, помолчав, лишь заметил:

– Я смотрю, вы сюда обед больше не приносите. Питаетесь дома, надо полагать?

– Да, – подтвердила Анна. – Просто моя сестра требует много сил и внимания, вот мы с мамой ею и занимаемся. Она калека.

Все так и есть. Впрочем, не совсем так. Мать готовит для Анны завтрак и ужин; она вполне могла бы собрать ей что-нибудь с собой на обед и даже сама предлагала такой вариант. Анна непроизвольно заговорила с опрометчивой искренностью; она не раз замечала за собой такое при разговоре с незнакомым или почти незнакомым человеком. Уловив на лице мистера Восса легкое удивление, она не пожалела, что разоткровенничалась.

– Вот оно что. Какая жалость, – посочувствовал он. – Неужели ваш отец вам не помогает?

– Он пропал, – непроизвольно вырвалось у нее.

Она почти никому ни разу об этом не сказала.

– Он в армии?

В ту же минуту по лицу мистера Восса скользнула тень сомнения: отец девятнадцатилетней дочери наверняка староват для армейской службы.

– Просто… взял и пропал.

– Бросил семью?

– Да, пять лет назад.

Если бы такая откровенность мало-мальски взбудоражила Анну, она сумела бы это скрыть. Но она не испытывала ни малейшего волнения. Отец ушел из дома как обычно, она даже не могла припомнить, когда именно. И далеко не сразу осознала, что он исчез насовсем, это был долгий, незаметный процесс, вроде наступления ночи: Анна ловила себя на том, что ждет его возвращения, ждет много дней, недель и даже месяцев, а он так и не возвращается. Ей исполнилось четырнадцать лет, потом пятнадцать. Надежда превратилась в воспоминание о надежде: онемелый, помертвевший кусочек плоти. Она уже смутно помнит, как отец выглядел.

Мистер Восс глубоко вздохнул.

– Да, трудно, очень трудно вам с мамой приходится, – посочувствовал он.

– И моей сестре тоже, – по привычке добавила Анна.

Повисло молчание, неловкое, но не тягостное. Атмосфера в кабинете переменилась. Рукава рубашки мистера Восса были закатаны; какие у него светлые волоски на руках, а запястья крепкие, прямоугольные. Анна понимала: он ей сострадает, но жесткое начало их разговора не оставило даже щелки, сквозь которую могло просочиться чувство. А в сострадании она не нуждается. Ей хочется уйти обедать.

Суета пересменки уже улеглась; заступившие на работу контролеры уже наверняка взялись за лотки с детальками. Анна вдруг вспомнила ту девушку, велосипедистку. В памяти тут же всплыло ее имя: Нелл! Анна видела его в газете, под фотографией.

– Мисс Керриган, – заговорил наконец мистер Восс, – можете уходить на обед, но я вас очень прошу не опаздывать и работать с полной отдачей.

– Спасибо! – воскликнула Анна и вскочила на ноги.

Мистер Восс был несколько ошарашен ее реакцией, но тоже поднялся со стула. И даже улыбнулся, чего она прежде за ним не замечала. Улыбка преобразила его: казалось, вся та суровость, которую он демонстрировал в цеху, была лишь ширмой, из-за которой он сейчас приветливо помахал Анне рукой. Только голос остался прежним:

– Надо думать, ваша матушка с нетерпением ждет вас домой, – сказал он. – Всего доброго.

Наутро, без четверти восемь, в толчее шляпок и кепок у проходной на Сэндз-стрит Анна сразу приметила шапку светлых кудрей: Нелл. Времени было в обрез: успеть бы отметиться, пока не закрыли вход. После того как часы в цеху покажут восемь, зарплата будет срезана за час работы – и не важно, опоздала ты на тридцать секунд или на тридцать минут. У проходной топтались десятки моряков в отлично сидящей форме, они купили ее специально для увольнительной на берег. Анна слыхала, будто у них в брюках молнии по бокам, чтобы удобнее было снимать и надевать. Судя по болезненно-бледному виду, чуть ли не все поголовно провели увольнение в ночных попойках. Из толпы на неверных ногах выбрались два матроса с позеленевшими лицами и привалились к каменной ограде верфи.

Нелл стала в очередь к Харди, солдату морской пехоты. К нему очередь всегда короче других: когда Харди принюхивается к содержимому термосов – на предмет спиртных напитков, – у него непременно капает из носа прямо в термос. Морпехи раскрывали все свертки, развязывали бечевки, по листику трясли обертку – вдруг там бомба? Немецкие шпионы и диверсанты жаждут пробраться на верфь. Такое предположение казалось нелепым (большинство толпившихся рядом людей Анна уже знала в лицо), но в американских городах действительно водились немецкие шпионы. В январе тридцать три предателя сели в тюрьму за то, что выдали Рейху дату отплытия американского торгового судна “Робин Мур”. Недалеко от берегов Африки его потопила немецкая торпеда.