Пусть он останется с нами - Максуд Ибрагимбеков Страница 15

Я знал, что этих денег на билет мне не хватит, поэтому зашел еще раз в кабинет отца и взял из ящика стола, из тех денег, что он оставлял бабушке на хозяйство, двадцать пять рублей. Я хотел об этом приписать в записке, но потом решил — скажу, когда позвоню из Москвы.

Я прикрыл за собой дверь и пошел через сад ко второму выходу. Там из нашего сада выход в переулок. Мы им очень редко пользуемся, и петли калитки до того заржавели, что, когда кто-нибудь к нам с той стороны приходит, на всю улицу слышно, до того они скрипят громко. Я все собирался смазать петли, а потом подумал, что так даже лучше, никакого звонка специально ставить не нужно. Через эту калитку раз в неделю мусорщики уносят мусор, у нас там у ограды стоят два мусорных ящика. Я забыл, когда в последний раз ходил через эту калитку. А сегодня я пошел к ней, потому что боялся встретиться в воротах с отцом.

Гравий под ногами хрустел так, что мне вдруг показалось, что бабушка у себя в комнате обязательно услышит и проснется. Почему-то никогда раньше не обращал внимания на то, как он громко хрустит, когда на него наступаешь. А может быть, он ночью всегда так громко хрустит. Я подумал, что никогда еще так поздно не выходил в сад.

Я вообще, кажется, в первый раз в жизни не сплю в три часа ночи. А спать совсем не хотелось. Оказывается, в это время из нашего сада видны звезды. Вечером их никогда не увидишь. Я думаю, потому, что везде на улице и во дворе горит свет, — из-за этого света их и не видно, разве только две-три самые крупные. А сейчас они были видны все до одной, до того небо было низкое. Даже Млечный Путь был виден. Я такое небо видел только прошлым летом в пионерлагере. У нас там пионервожатый был — товарищ Саша, он и студент-географ, он нас научил находить на небе Марс и Большую Медведицу. Марс мы легко научились находить, он чуть-чуть крупнее всех звезд и красноватый, как будто фонарик где-то далеко подвесили с красной елочной лампочкой внутри. И какой-то он немножко мохнатый, все звезды круглые, сразу видно, что шарики, а он какой-то мохнатый. Товарищ Саша, когда я ему это сказал, ужасно удивился и ответил, что первый раз слышит об этом. Сказал, что я фантазирую. А я Марс по этой мохнатости сразу могу найти на небе, даже если бы он не был красноватым, сразу бы нашел.

Вот Большую Медведицу очень трудно было научиться находить. Сперва мне так и казалось, что никогда я не сумею ее найти. Целых три вечера старался, ничего не получалось.

Товарищ Саша долго нам показывал на небо и говорил, какие звезды составляют Большую Медведицу. Он сперва нарисовал ее на бумаге. А я смотрел и, сколько глаза ни таращил, никакого такого рисунка на небе увидеть не мог. Звезд много, и все они рассыпаны по небу без всякого порядка, вроде риса или гречневой крупы на столе, когда бабушка их перебирает. Или вроде муравьиной кучи, только если бы все муравьи на минутку остановились. Товарищ Саша даже сердиться начал, хоть он очень терпеливый и добрый; говорит, как же вы не видите, когда там абсолютно четкий рисунок. А я никакого рисунка увидеть не мог. Я уже совсем было решил, что никогда не сумею отыскать эту Медведицу, и даже на небо глядеть перестал.

А потом глянул еще раз без всякой цели и вдруг увидел. До сих пор удивляюсь, как я мог ее сразу не увидеть. Ужасно удивительно — висит в небе слегка боком ковш из звезд, прямо сам в глаза бросается, стоит только посмотреть на небо, а я его столько времени не мог увидеть. Не могу понять, как же так это получается. А многие из ребят так до самого отъезда из лагеря и не научились ее находить, сколько я ни пытался им втолковать, как это просто. Никак не могу понять, почему я столько дней не мог ее увидеть, а за одну секунду вдруг увидел, и теперь, когда захочу, могу ее сразу отыскать.

Я этот случай с Большой Медведицей и потом несколько раз вспоминал, каждый раз, когда что-нибудь долго не понимал, а потом вдруг пойму и удивляюсь, как это я не мог понять сразу, когда все так просто и понятно. Еще товарищ Саша обещал нам показать Полярную звезду, по которой можно без компаса сразу определить, где север, но для этого надо было проснуться под самое утро; мы хотели проснуться под самое утро, даже будильник поставили на четыре часа, но товарищ Саша сказал, что человеческое здоровье важнее и под утро лучше нормально поспать. Мы закричали хором, что нам совершенно нетрудно будет проснуться и на нашем здоровье это не отразится, но товарищ Саша улыбнулся, ничего не сказал, а просто улыбнулся, немножко даже грустно улыбнулся, и мы вдруг поняли, что товарищ Саша хочет поспать нормально сам, видно, потому, что очень устает за день. Он ведь раньше всех нас просыпается, и позже всех ложится, и днем не спит, когда у нас «мертвый час», а идет в это время на планерку к начальнику лагеря.

И сейчас я сразу увидел на небе Большую Медведицу, и Малую, и Млечный Путь, и все звезды, которые переливались голубым светом совсем близко над головой, и их было так много, что мне вдруг показалось, что, кроме звезд, вокруг нашего сада больше ничего и нет, это мне показалось, наверное, потому, что было очень тихо. Даже листья деревьев не шелестели.

Тепло было этой ночью в нашем саду. Очень тепло было, и пахло цветами табака. Его бабушка посадила у нас в саду прошлой весной. Он в первые дни, как расцветет, сильно пахнет. Очень у него приятный запах, даже прохожие у нашей изгороди останавливаются, когда начинает цвести табак. И, что самое странное, никому в голову не приходит, что это цветы табака, так они пахнут. Ничего в них табачного нет. Запах очень приятный, но какой-то густой и сладкий, бабушка эти цветы никогда на ночь в комнате не оставляет. А сегодня ночью в нашем саду этими цветами пахло так, как будто это не сад, а закрытая комната, и этот запах не может найти ни одной щелочки, через которую можно выбраться наружу. И никакого ветерка. Мне от этого запаха всегда почему-то бывает чуточку грустно, особенно в первый раз, когда я его почувствую летом, чуточку-чуточку грустно и приятно, я все пытаюсь в это время что-то вспомнить и не могу. Хорошо, что это обычно недолго длится и сразу проходит.

А сегодня ночью мне так грустно стало, просто слов никаких нет. И ничего приятного. И вспоминать ничего-ничего не хочется, а скорее наоборот. Никогда мне так грустно не было. Даже в комнате наверху... Хоть плачь! И в горле какой-то ком у меня застрял, и никак я его не могу проглотить. Ничего не понимаю. Почему это у меня все так плохо получается в жизни? Я же такой, как все у нас в классе или на улице. Я же ничего плохо не делаю. В школу хожу, на музыку, бабушке помогаю, живу как человек... А почему же только у меня так все плохо получилось? Ну почему? Я же ни в чем не виноват. Это даже странно. У всех родители есть, детей своих любят, хвалят их, делами интересуются, все время помнят о них. Только я один никому не нужен. Если бы мама жива была, наверно, все по-другому было бы, любила бы меня моя мамочка, и я бы ее очень любил. А она умерла. Ну почему моя мама должна была умереть, именно моя, я же ни в чем не виноват, ничего плохого не сделал. А она умерла. У всех есть родители: и у Ленки, и у Димки, и у Вовки — у всех, а я же не хуже их. Почему же у меня все так получается неудачно? И отец мой не хуже других, я это точно знаю, а даже, может быть, лучше. А что хорошего? Лучше бы он меня бил каждый день, как Димку отец бьет, только не смотрел бы на меня так, как будто и не видит меня в это время, лучше бы он женился и ругался бы с этой женой, как Вовкин отец с его матерью ругается, пусть даже на улице все слышат, что у нас в доме ругаются, лишь бы хоть немного любил он меня, не относился как к постороннему человеку.