Рассекающий поле - Владимир Козлов Страница 14

– Кажется, нам сегодня кроме Аллочки и пойти некуда.

– У нее, кстати, завтра день рождения.

– Но выпить-то надо сегодня.

– Пойдем. Уговорим.

– Может, подарок надо подарить?

– Я ей спою.

– Я бы на ее месте нас выгнал.

– Я бы даже на порог не пустил.

– Потому что вы – босота, а Аллочка – интеллигентная девушка, – сказал Сева.

– Ее немецкая кровь дает надежду, что ей знакомо чувство вины перед русским народом, – изящно сформулировал Павлик.

– Сегодня русскому народу негде выпить, – подвел черту кореец Олег.

Дверь открыла сама Алла.

– Здравствуй, Алла, – сказал Сева. – Мы не знаем, как завтра сложатся наши судьбы…

– Заходите.

– Да… – стали толпиться вчетвером в прихожей.

– Я не одна, – тихо и многозначительно сказала Алла, отступая в комнаты. – Проходите… Сюда…

Парни переглянулись. Сева пошел вперед. Он вдруг понял, как непредставительно он одет: серые длинные шорты и серая жилетка на голое тело.

Он вышел из темноты в свет в ожидании худощавой степенной мамы-стоматолога. А там сидела чуть сгорбившаяся женщина, державшая на отлете узкий стакан. Ее губы были чуть сжаты, а темные глаза и не подумали подняться на вошедших. Сева остановился. Было видно, что по возрасту она почти ровесница. Но она – женщина, а тут – дети.

– Здравствуйте, девушка, меня зовут Всеволод. А как вас?

– Это Анна, – сказала Алла, – а это мои веселые одноклассники.

– Вас правда зовут Анна? – спросил Сева. – Ведь именно так должны были звать твою сестру-двойняшку, правда, Алла?

– Сева! – упрекнула Алла.

– Это у вас коньяк? – спросила Анна.

– А я вижу, вы смелы, – сказал Сева. – Либо же вам хочется простого и сильного напитка после той мешанины, которую вы только что пили. Что это было?

– Я сначала добавила в мартини водки, но, видимо, слишком много. Поэтому добавила апельсиновый сок. Получилась дрянь, – слово «дрянь» она подчеркнула гримаской и впервые посмотрела на Севу.

Ее глаза были необыкновенно черны. Сева догадался отчего – плохое зрение, больше обычного расширенный зрачок. Короткие черные волосы с одной стороны едва прикрывают широкие скулы, с другой – выстрижены. Широко расставленные жесткие глаза. Смела потому, что слепа, или плохо видит оттого, что смела? Вот уж неважно.

– Найдется ли рюмка для леди?

– Благодарю вас.

– Если бы я знал, что меня сегодня назовут на вы, я бы оделся как-то по-другому. Я просто Сева.

– Ну я тоже никакая не леди, Сева.

– Я этому даже как-то рад, – сказал Сева, и они совершенно серьезно посмотрели друг на друга.

Сева вдруг вспомнил о хозяйке, Павлике и Олеге. Отметил про себя, как уверенно держался. Будто вышел сыграть рыцаря в школьной постановке. Наверное, все зависит от сцены. Дайте герою сцену – и он появится. Он мог так себя вести только у Аллы дома. У нее в зале стояли кресла с наброшенной на них материей – они были расставлены так, чтобы люди, сидящие в них, могли друг с другом разговаривать. Телевизора не было, зато стояло фортепиано – и над ним большая полка для нот. Одну из стен полностью занимала библиотека. В углу стояла гитара. Она осталась от взрослых. Сева бывал в этом доме раз десять, но взрослых не видел никогда. От дома было ощущение, что это островок мира, которого уже нет. Сева пытался настроить эту гитару – у него ничего не получалось. Больше никто не брался. Как тут играют на фортепиано, он тоже никогда не слышал. Тут была коллекция пластинок, много Высоцкого – но он никогда не слышал их звука. Книги всегда были на тех же местах, под стеклом. Но даже такой культура как будто давала свободу, подсказывала готовые ролевые фразы, которые дома и в голову бы не пришли, а тут могли произноситься уверенно, ибо без заботы о серьезности.

Но все равно перед этими стеллажами Сева чувствовал себя голым. Даже не чувствовал, а как будто осознавал, что он и есть гол.

Павлик – другой типаж. Он из большой крестьянской семьи, часть которой стала горожанами. Но все его корни – по окрестным деревням. Его дом живет по календарю родовых праздников, каждый год он гуляет на свадьбах и скорбит на похоронах, отмечает сорок дней рождений и имеет любимые блюда. В этом большом роду он пока младшенький, почти не имеющий голоса.

Олег из корейцев, которые переселились в эти края в конце пятидесятых. Его родня владеет нунчаками и большими полями. Это работящее племя не разгибает спины, их жизнью управляют севооборот и календарь созревания культур. Лук, огурцы, арбузы, помидоры, морковь… Сева несколько раз нанимался к родне Олега, за каждым овощем он сразу видел объем работ: лук – прополка, морковь – почва. Олег – отличный математик, он ненавидит этот сложившийся за него мир, но никогда не скажет об этом. Он может только хмыкнуть или засмеяться. Все это – значимые для него высказывания. Ему проще в один момент тихо исчезнуть в одиноких поисках. И когда-нибудь, возможно, так же тихо появиться, ничего не объясняя.

Семья Севы оказалась здесь десять лет назад. Мама и папа, двое брянских деревенщин, приехали в город за тысячу километров от родных смешанных лесов. Отец заделал сына и пошел в армию. Вернулся, обрюхатил маму снова и поехал искать работу. Нашел строящийся «Атоммаш». Ближе ничего не нашел. Скорее всего, ему просто хотелось как можно дальше. Он уехал и пропал без вести, оставив мать с сыном и вздувающимся животом на расправу свекрови, для которой все было уже ясно. Очень скоро мама отправилась его искать в Волгодонск. Долгое время единственной подругой воссоединившейся на новой земле семьи оставалась женщина, с которой мама ехала в междугороднем автобусе. Лесные закрытые люди, кацапы, оказались на открытом, продуваемом пространстве, в краю горлопанов, сколь радушных, столь и безжалостных.

Волгодонск нарисован на карте в начале пятидесятых. Его основатели еще живы. Здесь был шанс удержаться. Здесь можно было не чувствовать себя чужаком. Потому что все – приезжие. Кого ни спроси – все помнят, как они здесь оказались. Местных – никого.

Вот и Аллочка тут случайно. Совсем другого полета девушка. Высокая, стройная, с густой шапкой светлых вьющихся волос, с гордо вздернутым подбородком, назидательностью во взгляде и демократичной готовностью отшутиться от всего. Почему она их пускает? Может, даже рада этим голодранцам, которые не всегда и пытаются выглядеть прилично. Просто некого больше пускать. Они такие же приезжие. Откуда-то привезли сюда свой закапсулированный мир – и он лежит, пылится. А снаружи страшно, грубо. Этих ребят хотя бы не страшно. Сразу ясно, что они безобидны, иногда остроумны, иногда понимают некоторые намеки. Да что там – все ведут себя, как дети. Как в советских фильмах. Тот мир, который завезла ее семья в этот молодой город, предполагает постоянный светский лепет в зале. Эти кресла должны работать, а не стоять пустыми. Поэтому пускай день рождения завтра.