У подножия Монмартра - Бритта Рёстлунд Страница 14

– Не забудьте взять вот это, мадам.

Она протянула мне букетик красивых цветов.

– Это мне?

Я сразу поняла, что совершила ошибку. Не надо было так явно демонстрировать свое удивление. Но я была не в состоянии совершить над собой такое насилие. В конечном счете люди часто действуют чисто рефлекторно.

– Да. Смотрите, какие они красивые, правда? – говорит девушка.

По вестибюлю прокатывается волна холодного воздуха. Хорошие кондиционеры есть не только в кафе.

Цветочные стебли липли к руке. Цветы похожи на красные гвоздики; букет украшен несколькими зелеными веточками. Из-за цветов я начинаю чувствовать, что меня преследуют. Наверное, месье Белливье решил проследить за мной до дома. Не было ни визитной карточки, ни клочка бумаги с именем дарителя букета. Зато была карточка с указанием названия цветочного магазина, где был куплен букет. В первый день на новой работе все было хорошо до получения этих странных цветов.

Высокие каблуки начали утопать в рыхлой земле, когда я свернула с проспекта. Цветы мешали мне до такой степени, что я желала только одного – как можно скорее от них избавиться. Самым простым выходом было бы выбросить их в ближайшую урну. Но я почему-то решила, что это будет ошибкой. Дело было даже не в том, что мне была противна сама мысль о том, чтобы выбросить в урну красивые свежие цветы, нет, я понимала, что надо поступить по-другому.

В моем мозгу укоренилась поистине паранойяльная мысль. Этот букет – не что иное, как безымянная эстафетная палочка. Я получила ее от девушки за стойкой, она получила цветы от месье Белливье, а теперь наступила моя очередь передать букет дальше. Поступить с букетом точно так же, как с сообщениями. Я решила подарить цветы усопшему, и именно для этого свернула с проспекта и вошла на территорию кладбища. Но дело было не только в этом, мне надо было как-то провести время и воспользоваться передышкой до того, как забрать сына. Это было средством вернуться в окружающую действительность. Мертвые напоминали мне о жизни.

Женщина в караульной будке кивнула мне, когда я вошла на территорию еврейского кладбища. В последнее время на всех еврейских кладбищах появились сторожа, так как вместе с волной терроризма поднялась и волна осквернений еврейских могил. Букет цветов превращал меня из случайной посетительницы в скорбящую родственницу.

Я рассеянно, без всякого плана, шла между могилами. Под ногами хрустели сухие листья – странный звук, обычно характерный для осени. Чем дальше я углублялась на территорию кладбища, тем прохладнее становилось вокруг. Холодные могильные камни стойко противостояли жаре. Я много раз бродила здесь и до этого, но раньше почти не обращала внимания на детали. Если умершая была еврейкой, но была замужем за неевреем, то на камне значилась и девичья фамилия, напоминавшая о происхождении этой женщины. Но никаких еврейских символов на могилах не было – ни звезд Давида, ни семисвечников. Не было и надписей еврейскими буквами. Были видны лишь имена и даты жизни – год рождения и год смерти.

Большие фамильные склепы возвышались над другими могилами, похожие на гигантские детские строительные конструкторы из каменных кубиков. Многие могилы выглядели заброшенными и поросли милосердным мхом. На иных могилах гордо красовались свежие цветы. В заброшенных могилах не было ничего печального, наоборот, они были красивы в своем природном одеянии. Самый печальный вид был у могил с искусственными пластиковыми цветами. Эти цветы говорили не о заброшенности, а о чем-то худшем – о фальши. Кто-то вспомнил о чувстве долга перед мертвым и заглушил свою нечистую совесть, положив на камень вечные цветы. Пластмассовые цветы не вянут и не растут, они – всего лишь неодушевленный, равнодушный предмет, мертвый, как камень. Уходя, я кладу цветы к могиле некой Юдифи Гольденберг.

Утренние часы я провожу по-разному, в зависимости от того, дома мой сын или нет. Мой бывший муж не смог взять этим летом отпуск, а я не могла уйти в отпуск сразу после выхода с больничного листа. По этой причине сын проводил лето в детском саду. Мне кажется, ему там нравилось, хотя, быть может, я просто внушила себе эту идею, так как очень хотела в это верить и не могла придумать никакого другого выхода. Когда я спрашивала его, хорошо ли он проводит время, сын в ответ лишь пожимал плечами. Такие вопросы я всегда задавала по утрам. В течение дня я была сильно занята, а к вечеру слишком сильно уставала, чтобы задавать какие бы то ни было вопросы. Так был решен вопрос с чувствами.

На следующее утро я спросила сына, правильно ли поступила, согласившись на мою новую работу. Сын смотрел на меня удивленно, видя, как я вхожу на кухню в платье, а в следующую секунду уже в брюках. Не знаю, что он думал по поводу всех этих переодеваний. Правда, я понимала, что если он расскажет о них своему папе, то тот сразу решит, что я кого-то встретила. Впрочем, это меня совершенно не волновало.

В это утро я миновала вращающиеся двери без всяких проблем. Девушка за стойкой приветливо мне улыбнулась. Что она могла знать о моей работе? Что знала она обо мне и месье Белливье? Я изо всех сил старалась об этом не думать. Тем не менее я не могла, как будто это естественно, подойти к ней и прямо спросить об этом. Войдя в помещение, я сразу поняла, что в нем кто-то уже побывал. Я не могла догадаться, почему я это поняла, до того, как повесила на плечики одежду и не села на стул. В помещении было убрано. Корзины были вытряхнуты, а стулья расставлены в неестественном порядке. Стекла окон стали блестеть ярче. Здесь кто-то побывал и убрался.

Несмотря на то что мне пришлось несколько раз отвлечься на прием и передачу сообщений, я все же многое успела сделать. Я закончила статью и принялась смотреть в окно. По улицам взад и вперед ездили армейские машины. Отсюда, сверху, они выглядели как игрушечные машинки моего сына. Вероятно, эти машины были призваны внушить ложный покой всем гражданам и показать, что террористы находятся под контролем.

– Мадам!

Окончание рабочего дня повторилось. Все было как вчера. Я обернулась, с улыбкой приняла букет из рук девушки за стойкой и поблагодарила ее. На этот раз букет состоял из нежных голубых цветов, к которым были добавлены несколько желтых цветочков. Единственное, что мешало мне примириться с моей новой работой, – это ее странное неизменное окончание. Одна мысль о том, что и все следующие дни будут заканчиваться так же, вызывала у меня легкую тошноту. У меня вдруг возникло ощущение, что я замахнулась на слишком многое. Я ничего не упустила из виду? Не упустила ли я вещи, которые должна была понять или заметить? Кому, собственно, предназначены эти цветы? Той, кто выиграла соревнование, удачно завершила год, той, которую любят, той, которая умерла…

Я села на бордюр фонтана возле входа в метро, и в этот момент мне пришло в голову, что я – единственный человек, выходящий из здания «Аревы» с букетом цветов. Я выделялась из множества других людей. За мной могли легко следить люди, которым была дана инструкция следить за женщиной, вышедшей из «Аревы» с букетом цветов. Цветы были всего лишь опознавательным знаком. Я нервно огляделась. Я физически ощутила, как паранойя захлестывает все мое тело. Не зная, что делать, я встала и оперлась рукой о мокрый и скользкий край фонтана. Это было похоже на эстрадное выступление. Я подняла букет высоко над головой. Это был единственный способ показать, что я все поняла и теперь преимущество на моей стороне. Теперь я могла показать, что разгадала их хитрость, что знала, какую роль играли цветы. Теперь, надо думать, этот ритуал прекратится, и, может быть, паранойя оставит меня в покое.