Сто девяносто девять ступеней. Квинтет "Кураж" - Мишель Фейбер Страница 14

Ага, размечталась.

Она расплатилась за блинчики, перешла через мост и вернулась к себе в гостиницу. И в довершение ко всем радостям ее всю дорогу не оставляли фантазии про Магнуса, который бежит к ней сквозь ливень с раскрытым зонтом в руке.

В ту ночь ей приснился обычный кошмар, только на этот раз — с одним изобретательным дополнением, которого не было раньше. До того как проснуться, Шейн успела сообразить, куда укатилась ее отрезанная голова. У нее было всего лишь несколько секунд, чтобы схватить ее и приставить к шее, пока дрожащие нервы и перерезанные артерии не потеряли способность к воссоединению. Ее сознание как бы раздвоилось… нет, вернее, зависло, беспомощное, между ее безголовым телом, которое на ощупь сползло с кровати и повалилось на пол, и головой, откатившейся к двери. Тело корчилось на полу, а из шеи торчали какие-то штуки, похожие на недоваренные макароны, щедро политые кровью. Ее отрезанная голова откатилась к открытой двери и остановилась в каких-нибудь нескольких дюймах от крутой лестницы вниз: глаза беспомощно моргают, язык судорожно облизывает пересохшие губы. Шейн ощутила тупой удар и проснулась… на полу у кровати.

Кажется, я и вправду схожу с ума, подумала она.

Хотя… если исходить из принципа, что во всем есть свои положительные стороны… спала она, в общем, неплохо. И главное — долго. Обычно она просыпалась еще затемно, а сейчас было уже светло. Маслянисто-желтый свет солнца лился в окно. Над крышами через дорогу кружили чайки. Их предрассветные вопли давно затихли, а в столовой внизу, наверное, уже подавали завтрак. И что самое замечательное: вчера вечером Шейн очень даже неплохо продвинулась с исповедью Томаса Пирсона.

Ей удалось полностью отделить верхний лист. Не считая многочисленных дырок от едких чернил в «о» и «е», текст сохранился на удивление хорошо. Шейн работала сосредоточенно, медленно и осторожно, мужественно не обращая внимания на боли в желудке и… в уплотнении на левом бедре. С каждым днем это злосчастное уплотнение становилось все больше и все болезненнее, но Шейн твердо решила, что не даст этой дряни себя запугать. Она дала себе слово — когда ее, наконец, выпустили из больницы в Белграде, — так вот, спускаясь по больничным ступеням, когда каждый неловкий шаг отдавался щекочущей дрожью сквозь простеганную прокладку протеза, она дала себе слово, что никогда больше не ляжет в больницу. Никогда в жизни. И она сдержит слово. Если ей суждено умереть в скором времени, она хотя бы умрет, занимаясь делом. И умирая, она будет знать, что она хорошо потрудилась над этой исповедью.

Вчера вечером, перед тем как лечь спать, Шейн наскоро переписала первую страницу в блокнот. Вот он: лежит на свободной подушке на ее широченной двуспальной кровати. Жалко, что под рукой не нашлось ничего поприличнее: пришлось записывать исповедь в дешевый блокнотик с фотографией актрисы-принцессы из «Звездных войн» на обложке. Но другой писчей бумаги в номере не оказалось, а Шейн не могла дожидаться утра — ей не терпелось скорее поделиться с Маком секретами Томаса Пирсона. Ему это понравится. Шейн уже поняла, что он был из тех молодых людей, которых увлекают кровавые тайны, связанные с душегубством и смертоубийством.

Она подняла с пола юбку, в которой проходила вчера весь день, и рассмотрела ее на свету. Юбка вполне созрела для прачечной самообслуживания. Даже, наверное, чуть перезрела. Сегодня надо надеть что-нибудь новенькое и свежее. Чтобы отметить первую страницу.

Всю дорогу от гостиницы до аббатства Шейн только и думала, как она будет рассказывать Маку о своем открытии. Дешевый блокнот с принцессой из «Звездных войн» буквально жег ей карман, и она постоянно прислушивалась — не раздастся ли вдруг голос Мака или тяжелое дыхание Адриана. Но она так и не встретила Магнуса до работы.

В обеденный перерыв она сходила в буфет на входе и выглянула наружу — в мир за пределами монастырских стен. Ничего. Она даже подумала, а не заявиться ли к Маку домой, но тут же оставила эту мысль. Почему-то ей показалось, что это будет неправильно.

И потом, он же может меня убить, промелькнуло у нее в голове — и она удивленно застыла на месте, ошеломленная собственной мыслью. Господи, что за бред?! Но все равно… она лучше дождется, пока он сам ее не найдет.

Она вернулась на участок раскопок. День выдался погожим и ясным, так что туристов в аббатстве было немало — и не только туристов. В хорошую погоду, когда было солнышко, дети сотрудников из «Английского наследства» часто гуляли на монастырском дворе. Бобби и Джемайма, сын и дочурка одной из продавщиц в киоске, носились среди развалин, заливаясь смехом. Бобби было семь лет, а Джемайме — шесть, и их нисколечко не волновало, что их резвые ножки топчут древние плиты каменного пола на месте бывшего нефа главной церкви аббатства. Беззаботные, славные, маленькие человечки — они были еще так малы, что могли целоваться друг с другом, не задумываясь о последствиях. Они даже не знали о том, что бывают последствия.

— Бобби, Джемайма, привет! — крикнула им Шейн и помахала рукой.

Детишки игрались возле исчезнувшей ризницы: то ложились на камни, то вдруг вскакивали по очереди и начинали неуклюже кружиться на месте.

— А что вы делаете? — спросила Шейн.

Джемайма стояла, покачиваясь — после очередного вращения на месте у нее закружилась головка. Бобби лежал в углублении в плоском прямоугольном камне и смотрел в небо.

— Мы стараемся тетю увидеть… ну, которая прыгает, — объяснил он.

— Какую тетю, которая прыгает?

— Ну, которая призрак. Она прыгает сверху. — Бобби показал пальцем, откуда именно сверху. С одной из подпорок, что когда-то держали крышу аббатства. — Надо покружиться на месте три раза, потом лечь в могилу, и ее будет видно. Ну, тетеньку.

— А вы ее видели? — спросила Шейн.

— Нет, — сказала Джемайма. — Наверное, мы плохо кружимся.

И они убежали прочь, заливаясь смехом.

Шейн взглянула на углубление в каменной плите. Интересно, а что это было — до того, как превратиться в игрушечный саркофаг для суеверных детишек? Она взглянула на крышу аббатства — вернее, туда, где когда-то была крыша, — и представила себе женщину, что идет по верхнему карнизу: совсем еще юная девушка в летящих белых одеждах. Ее босые ступни твердо ступают по узкой каменной бровке. Ее шаг уверен, как у любого лунатика.

— А-ААФ!

Шейн аж подпрыгнула от неожиданности. При этом она потеряла равновесие, и чтоб не упасть, ей пришлось станцевать такой быстрый судорожный танец на месте — к вящей радости Адриана.

— Нет, правда, Адриан, — отругала она собаку. — Кто тебя этому научил?

— Мой папа, наверное, — сказал Мак, подходя к ним. Сегодня он был в черных джинсах и серой рубашке «Nike» с закатанными до локтей рукавами. Выглядел он потрясающе.

— Ну да. Валите всю вину на мертвых, — сказала Шейн.

— Но это же правда, — ответил Мак. — Я ему только приемный хозяин. Приютил сироту, а тот оказался малолетним преступником. Да, Адриан? — Он энергично похлопал пса по спине, вроде как в шутку отшлепал.