Фиалки на десерт - Мария Метлицкая Страница 14

Картинка рисовалась такая: она, любящая и терпеливая мать, говорит «на полутонах», негромко, мягко, нежно и главное – убедительно.

Таня, хорошая дочь, естественно, слушает – внимательно и доверительно. Не возражает. Почти. Словом, общий язык они, конечно, находят. Дальше – раскаяние, бурные слезы и – объятия. Как без объятий? Таня поймет, Таня раскается. И наконец совместное и разумное решение – увы, но придется подождать! «Умница, девочка моя! Я так и знала! Я была уверена, что ты все поймешь правильно! Я не сомневалась в тебе! Ну, молодец, молодец!»

Снова слезы – уже без объятий. Немного на повышенных тонах – все-таки драма. Хлопанье дверьми, звук разбитой тарелки. И бурные совместные рыдания – это финал-апофеоз! Сложное решение принято. Затем чай с пирожными и осторожный, крайне мягкий разговор про… все остальное, что теперь предстоит. «Доченька, есть прекрасный врач, ты мне поверь! С таким опытом, что и волноваться не надо! Все сделает четко, как надо и без последствий».

Дальше – выдох и звонок Лоре Петровне. Все!

Получилось все совсем не так.

Зоя Андреевна завелась с первой минуты, увидев выражение Таниного лица. Дочь разговаривать не желала. Ее послушная Таня отвечала непозволительно резко, почти по-хамски.

– Мама, ну я же сказала! Ничего этого не будет, ты понимаешь? Ни аборта, ни твоей замечательной Лоры Петровны! Ни-че-го! Будет ребенок, мам! Мальчик. Сын. И – умоляю тебя! – закончим эти дурацкие разговоры!

Стыдно признаться, но в эти минуты дочь свою она почти… ненавидела. Вот ведь дура какая! Тупица упрямая! В восемнадцать лет – и навсегда! Навсегда – хлопоты, бесконечные заботы, бессонница, вечные страхи!

Так рано поставить крест на своей жизни. Лишить себя всего и сразу, господи… Какая, прости господи, идиотка! Ребеночка захотела! Боится, не успеет еще в это ярмо, в эту ловушку бесконечной любви и постоянного страха.

И в кого она такая, эта дура? Уж точно не в меня! И не в папашу – тот-то быстро сообразил, где повкусней и послаще. Злость и обида на мужа не проходили, вначале старалась привлечь его к воспитательной акции. Но – обычное дело – тот отказался сразу. «Уволь! Это ваши дела, бабские!»

И, конечно, обвинил ее. Ты виновата! Следить надо было за девкой! А не…

Тут-то Зоя Андреевна и взорвалась:

– Я? Я виновата? Мне надо было следить? А ты, прости господи? Кто от нас сбежал? Кого потянуло на свеженькое? Вот и результат – несчастный ребенок из неполной семьи! Так что ты, мой дорогой… – Договорить не успела. Бывший досадливо крякнул, махнул рукой и, встав со скамейки, быстро отправился прочь.

– Ну и катись! – выкрикнула она так громко, что обернулись прохожие.

Она поднялась со скамейки и медленно побрела по бульвару. Плакала горько. Было обидно – вот почему? Вот почему так жестоко? Сначала – предательство мужа. Потом – предательство дочери. Именно предательство! Да потому, что все снова будет на ней! Все эти мечты – выучить дочь и наконец пожить для себя – летят в тартарары. А ведь годы щелкают, как бухгалтер на счетах. Сколько его осталось, бабьего века? И вот опять – снова здорово! Только, казалось, вздохнула! Только-только стало как-то налаживаться с Мишей – они попривыкли, пообжились. Денег почти хватало – строили планы. Вернее, строила она, а он соглашался. Он всегда соглашался. Зоя понимала – ему так проще: согласиться и не спорить. Это его утомляло и отвлекало от главного – от работы и мыслей о той же работе. Да и был он крайне неприхотлив – что дадут, что предложат – спасибо.

Зоя шла по бульвару, не замечая мелкого колкого дождя. Вот только, можно сказать, начали жить! В августе собирались на море, в Болгарию. Мечтала купить там дубленку. Ох как мечтала! Серую, с темной цигейкой… Ну, или коричневую – без разницы. Новую кухню хотелось. Синий пластик – нелепость и дикость – надоел до жути и резал глаз. Покупал еще он, первый муж. А ей не нравилось страшно. Мечтала о бежевой или кремовой – Зоя любила спокойные тона.

Все – мимо, все! Теперь надо думать о кроватке, коляске, ползунках и всем прочем.

Как планировалось? Таня закончит школу, поступит в институт. Выйдет замуж. Хорошо бы, чтобы муж был из приличной семьи, чтобы свои люди, одного круга. А если с квартирой – так что тут плохого? Обычное желание. Свадьба, конечно, нормальная, без всяких там дурацких прибамбасов типа пупсов на капоте и прочего безвкусного простонародного антуража.

Народу совсем немного – только самые близкие. Скромный и уютный ресторанчик, тоже без пафоса. Конечно, длинное платье, но – без фаты, уж простите. И точно не белое! Пусть будет голубоватое или салатовое! А что, красота и необычно! Но без размаха. Не комильфо это все. Не надо нам по-купечески, «с куражом». Интеллигентно будет и скромно. Потом молодые уедут. Скажем, в Таллин или Ригу – чуть-чуть по-западному.

Они, кстати, с первым мужем тоже поехали в Таллин. И справедливости ради, было там здорово! Ах, как же было там хорошо!

Она отвлеклась и стала вспоминать Таллин – старая узкая лестница в Вышгород. Обледенелые ступеньки и он, ее Женька, крепко держит ее за локоть. Запах дымка из печных труб и… запах бесконечного счастья!

Кофе – уже внизу, в кафе у Ратушной площади. И снова запахи, запахи – кофе, корицы, теплой выпечки, тмина. И еще – привкус холодных поцелуев на морозе. Как было сладко! Трубочист в черном сюртуке и цилиндре с лесенкой на плече, вынырнувший из узенькой улочки, как из сказки Андерсена…

Церковь Святого Олафа на улице Лай – любимая готика.

Булыжные мостовые, печные трубы, поленницы дров во дворах.

Неужели они еще топятся печками? Нет, и вправду – Средневековье!

– Глупая девочка, – смеялся Женька. – Моя глупая девочка! Жена.

С каким удовольствием он повторял это слово – «жена»…

Пять дней – всего-то пять дней! А запомнились навсегда…

Зоя почти дошла до метро, почувствовала, как замерзла, но ледяными негнущимися пальцами открыла пудреницу и припудрила красные веки. Надо держать лицо. Надо держать спину. Надо вообще держаться.

Что поделаешь – такая вот жизнь. «Ну, не дает она мне расслабиться, – горько подумала Зоя. – Сволочи все, предатели! И тот, первый, бывший. И этот… Миша мой малахольный. Ладно, все! У меня, между прочим, нет никакого несчастья! Никакого горя, слава богу, нет! У меня есть семья – муж, дочь. Пусть не самые… А у других – куда хуже! И скоро будет и внук! Или внучка – какая разница, господи… Нет, лучше внук! Этот хоть в подоле не принесет! А с девками… ненадежно как-то. Но я выдюжу, не беспокойтесь! Выдюжу, да.

Только… Господи, помоги!» – Она громко хлюпнула носом и вошла в вагон.

* * *

Таня пребывала в странном состоянии – абсолютного покоя и счастья. Ей нравилось все, что с ней происходило: подташнивание по утрам, постоянное желание соленого, а после – сладкого. Словом, все по науке. Бегала в овощной по два раза на дню – хотелось то помидоров соленых, то огурцов, то квашеной капусты. Огурцы были огромные, мягкие, мятые, похожие на кабачки. Она их разрезала вдоль, и из них вытекал соленый сок, который она тут же с громким звуком втягивала в себя. От зеленых помидоров ломило зубы. Капуста, правда, напоминала старые тряпки и пахла не очень. А больше ничего не хотелось.