Форс-мажор. Рассказы - Олег Михалевич Страница 14

Искать что-либо подходящее в советских магазинах было бессмысленно. Единственная возможность придать своему облику индивидуальность возникала лишь при покупке вещей в комиссионных магазинах или с рук. Поэтому, оказавшись в Риге в очередном отпуске, я с интересом разглядывал рукописные по большей части объявления на деревянном стенде у центрального железнодорожного вокзала. Спрос определенно превышал предложение. Люди мечтали снять комнату или квартиру для молодой бездетной пары, купить педали для велосипеда «Спутник» или женские сапоги сорок седьмого размера. Вместо этого охотникам за удачей предлагались беспородные котята, репетиторство по французскому языку и старые чугунные ванны с самовывозом. Объявления писались на крохотных клочках бумаги, вырезанных из клетчатой бумаги школьных тетрадок по математике, и снабжались бахромой телефонов с указанием звонить в рабочее время. Квартирные телефоны были роскошью, и в объявлениях номера их, как правило, отсутствовали. То ли их счастливые обладатели уже обеспечили себя всем необходимым для дальнейшей жизни, то ли осторожничали. Зато к доске время от времени подходили неприметные бабульки в серых байковых платках и заговорщицки спрашивали, не хочу ли я снять комнату по сходной цене.

Комната меня не интересовала. Так и не найдя ничего любопытного, я уже собирался уходить, когда возле меня, благоухая духами «Южная ночь», остановилась красотка в красном приталенном пальто. Запах был мне хорошо знаком, потому что точно такие духи я накануне подарил девушке, с которой нас связывали странные, очень переменчивые отношения. Раскрывая флакон, она умудрилась его уронить и разбить так, что большая часть духов оказалась на моих ботинках. Сделала она это случайно или с досады, что вместо ожидаемых «Шанель № 5» ей досталась продукция местной парфюмерной фабрики «Дзинтарс», я так и не успел понять, потому что сразу после неудачи с подарком она вспылила и ушла. Возможно, запахи влияли на ее характер не меньше, чем на мой – одежда. Но сейчас, когда у остановившейся возле меня красотки упала перчатка, я наклонился и легко сумел сравнить аромат ее духов с запахом, все еще источаемым моей обувью. Рядом с перчаткой лежал листок.

– Это тоже ваш? – спросил я, протягивая незнакомке листок вместе с перчаткой из мягкой, хорошо выделанной кожи.

– Спасибо. Вы такой внимательный… – она улыбнулась, блеснув золотой коронкой. – Нет, листок не мой. Похож на объявление. А что на нем написано?

Я быстро прочитал про себя короткий текст и посмотрел на элегантно, явно не из магазина одетую красотку. У нее была завораживающая улыбка и неплохая фигура, я располагал свободным временем и, наверное, свободой для отношений, ситуация для знакомства складывалась более чем благоприятная. Но что, если…

– Да так, чушь какая-то, – ответил я, сминая листок и кидая его в урну. Точнее, делая вид, что кидаю, потому что на самом деле я зажал его пальцем и как можно более незаметно опустил в карман. – Однако мне пора. Приятно было познакомиться.

– Так ведь мы не…

Но я уже шагал прочь. Красоток в городе было много, с духами или без. А подобное предложение – единственно и неповторимо. Судьба подала мне знак, и упавшая перчатка определенно была лишь составляющей частью ее плана. Листок мог отклеиться и упасть сам, но мог быть и обронен заинтересованной стороной, поэтому вопрос, как учили правила хорошей морской практики, надо было решать сразу, решительно и последовательно. И потенциальная конкурентка в таком деликатном вопросе мне была совсем ни к чему.

Отойдя от доски объявлений подальше, я развернул смятую бумагу и еще раз прочитал записку. Стандартный, ничем не примечательный листок был заполнен крупным и неровным, как у школьника, почерком с сильным наклоном влево. Телефон на объявлении не обозначался, зато был указан адрес для обращения – судя по всему, домашний. Идти от вокзала было недалеко. Осень выдалась сухой и морозной, в воздухе пахло близким снегом, улицы были чисто выметены. Не так чисто, конечно, как в период моего детства, когда дворники по утрам намыливали тротуары и выдраивали их щеткой, как матросы палубу, но от опавших листьев уже не оставалось и следа. Порыв ветра прорвался под мою щегольскую бельгийскую куртку, выглядевшую как настоящая кожаная, и я напряг мышцы спины. Говорят, таким способом греются охотники в засаде. И я мало чем отличался в эти минуты от охотника.

Улица называлась Сарканармияс, что в переводе с латышского означало Красноармейская, и относилась к центральным и наиболее респектабельным. Правда, в последних двух кварталах, примыкающих к железной дороге, от респектабельности не оставалось и следа. Четырех-, пятиэтажные дома не ремонтировались, наверное, с досоветских времен и были пристанищем так называемых неблагополучных семей. Можно было только догадываться, что в этом определении было первично: то ли жилищные комитеты специально подбирали неблагополучных жильцов, то ли они становились таковыми, пожив в неуютных маленьких квартирах с окнами, выходящими в узкие дворы-колодцы, и с пропахшими кошками подъездами. Я поднялся на второй этаж и позвонил. Дверь приоткрылась на цепочке, и я поспешно объяснил, что пришел по объявлению.

– А деньги с собой есть? – неожиданно спросил хозяин.

– Есть, не волнуйтесь.

– Покажи!

События, по моему разумению, развивались не совсем в правильную сторону, и я засомневался. Разглядеть хозяина в узкую щель было сложно, но он уже был в возрасте, мощностью сложения не отличался и больше походил на стандартного алкаша. Откуда у него такая вещь? Стащил где-нибудь? Из квартиры тянуло спертым, прокуренным воздухом, аромат которого не перебивала даже «Южная ночь», но запаха спиртного я не ощутил. Хозяину мое замешательство не понравилось.

– А раз нет, так и…

– Стойте, вот!

Я достал из кармана пачку купюр, незадолго до того полученную за отрез гипюра, купленного в магазине для советских моряков в городе Антверпен, и помахал ею в воздухе. Дверь все-таки закрылась, но потом открылась вновь, уже во всю ширь, и хозяин, мужчина лет пятидесяти, довольно рослый, но с худым, изможденным лицом и опавшими плечами, впустил меня внутрь.

– Садись! – отрывистым, неожиданно резким голосом не предложил, а скорей приказал он, указывая на рассохшуюся табуретку возле кухонного, накрытого протертой клеенкой стола. Квартира, собственно, и начиналась прямо с кухни, без прихожей. В углу стояла дровяная плита, и на полу лежала вязанка дров в металлическом обруче. Дверь в комнату отсутствовала, и мне отчетливо были видны узкая, застеленная серым солдатским одеялом кровать, скромный двухдверный шкаф и еще одна табуретка. На этом меблировка квартиры заканчивалась, а к описанию оставалось лишь добавить давно потемневший от никотина потолок и выщербленный деревянный пол.

– Ничего, я постою.

– Садись! Поговорим сначала. Я, может, еще и не решил о продаже. Такую вещь сегодня днем с огнем не сыщешь. А ты – постою! Ты в армии-то служил?

– Да как вам сказать… На стажировке был. Я вообще-то офицер, – зачем-то похвастал я, – лейтенант, только запаса. А теперь в море хожу, штурманом.