Пурпурное сердце - Кэтрин Хайд Страница 14

— Но тебе знакомо и его прошлое.

— Да, верно, и вот это уже непонятно.

Повинуясь внезапному порыву, он поднимается с матраца и бежит по лестнице наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Он отыскивает спиритическую доску и задерживается, чтобы надеть рубашку, которая, как ему кажется, придаст ему ощущение защищенности.

Пока он несет доску вниз, ему вспоминаются слова Уолтера: Не бойся. Это только ты.

Он усаживается рядом с Мэри Энн и кладет доску на колени. Делает глубокий вдох. Если действительно все дело в переселении душ — верит он в это или нет, неважно, — тогда получается, что он разговаривает сам с собой. Это открытие, казалось бы, может все объяснить, а на самом деле все по-прежнему слишком странно.

— Как ты это делаешь? — спрашивает она. — Ты задаешь какие-то вопросы?

Прежде чем он успевает ответить, стрелка, не дожидаясь команды, срывается с места.

ПРИВЕТ МЭРИ ЭНН

У Мэри Энн увлажняются глаза, и на лице отражаются душевные страдания. Трудно сказать, радоваться Происходящему или огорчаться.

Майкл спрашивает: «Это реинкарнация? Я просто не понимаю этого?» Но кого он спрашивает. Этот вопрос блуждает где-то в его подсознании.

Стрелка останавливается, указывая на слово ДА.

— Я когда-то был тобой?

ДА

Он не осмеливается посмотреть, как реагирует на происходящее Мэри Энн.

— И все-таки я ничего не понимаю. Как так получается… Я хочу сказать, если ты родился заново и стал мной, почему тогда ты существу ешь отдельно от меня? Почему ты не можешь быть просто Майклом? — Разве не так должно было все происходить?

Он непривычно долго ожидает ответа, который наконец медленно появляется на доске.

Я БЫЛ РОЖДЕН НЕ УОЛТЕРОМ. ДУМАЮ, Я ОБМАНУТ

Мэри Энн громко всхлипывает, и Майкл протягивает ей носовой платок.

* * *

Они сидят друг напротив друга за столиком единственного приличного в городе ресторана. Темные деревянные панели стен украшены наклейками с изображением старинных корзин для сбора фруктов. Такими же наклейками разрисована и поверхность стола, за которым они сидят.

Майкл разглядывает руки Мэри Энн, мысленно отмечая странное сочетание знакомого и незнакомого. Он мог бы так же внимательно разглядывать и ее лицо, но тогда пришлось бы выдержать на себе ее пристальный, приводящий в замешательство взгляд. А пока есть возможность не смотреть на нее в упор, Майкл чувствует, что контролирует ситуацию. Если посмотреть в окно, можно увидеть проезжающих иногда через стоянку местных на своих по большей части ржавых, потрепанных пикапах. Еще одно соприкосновение привычного и незнакомого.

— Ничего экзотического, но еда здесь довольно приличная. Особенно хороши тосты по-французски.

— Я их люблю.

— Я знаю. Поэтому и сказал про них.

Это замечание вновь повергает обоих в молчание, которое длится до тех пор, пока не появляется официантка, чтобы принять заказ.

Эти час или два, что Майкл находится в ее обществе, его голову переполняют детские воспоминания. Только это не его детство. Он чувствует, что его буквально распирает от желания поговорить о прошлом.

— Помнишь, как я провожал тебя домой после школы? — спрашивает он.

Он мог бы продолжить, но их взгляды встречаются, и слова застревают в горле. Он с трудом продолжает: — Ты говорила, что тебе нужна защита. Потому что…

— Из-за той собаки.

— Точно. Там была огромная рыжая собака. Я все никак не мог взять в толк, почему они не держат этого монстра в своем дворе. Он был такой злобный.

— Только не для тебя. Ты его не боялся. Мне не доводилось встречать таких смельчаков.

Майкл хохочет. Смельчак, верно. Это про меня. Уолтера. Про меня.

— Да я каждый раз чуть ли не с мокрыми штанами возвращался.

— Нет, что ты.

— Ты просто не знала.

— Но ты смотрел ему прямо в глаза и приказывал: «Иди домой!» И он уходил.

. — А что же я должен был делать? Ждать, пока он тебя съест?

Он опять слышит влюбленные нотки в своем голосе. Эти предательски милые интонации. Когда он смотрит на нее, его сердце переполняет нежность. А когда она отводит глаза, он снова рассматривает ее лицо, замирая от волнения. Никогда еще он не испытывал подобных ощущений. Но если Мэри Энн тому причиной, тогда о чьем сердце идет речь? И возможно ли выбрать из двух сердец? Нет, все это определенно выше его понимания.

— Помнишь, — продолжает она, — как однажды вечером мы столкнулись с теми людьми? На пляже.

— С какими людьми?

— Ну, с собакой. То есть в тот раз они были без собаки. Но мы знали, что это их собака. Ты прямо спросил у них, почему они не держат ее во дворе. Помнишь?

Майкл на мгновение хмурит брови. Он силится вспомнить, но не может. И качает головой.

— Нет. И что они сказали?

— Они удивились: «Элмо? Элмо такой милый». Ну, может, его звали не Элмо, а Арнольд или как-нибудь еще. Ты это не помнишь. Ладно. Потом мы гуляли по пляжу, было темно, нам казалось, что мы совсем одни, и ты меня поцеловал. Я запомнила, потому что это был всего третий твой поцелуй. А твой младший брат, как выяснилось, все это время следил за нами из-за камней.

Робби. Майкл помнит Робби. Ему одновременно больно и приятно вспоминать о нем — все то же странное ощущение.

— Он делал это без всякого злого умысла.

— Я знаю. Я не имела в виду…

— Он был хорошим мальчишкой. Окружающие не всегда понимали его.

— Я не хотела…

— Он смотрел на мир моими глазами. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Какое-то мгновение они молча смотрят друг на друга.

— Думаю, что да, — произносит она.

Майклу отчаянно хочется просто спросить: как там Робби? где он? и жив ли он вообще? кем он стал? Так и увяз в отцовской скобяной лавке? Но он не может выдавить из себя ни слова. Что, если ответ ему не понравится? Он чувствует, что плохие новости о Робби добьют его окончательно.

А потом его охватывает чувство вины и предательства, ведь у него есть всамделишный родной брат из его собственной жизни, Роджер, а он никогда не звонит ему. И хотя ему вовсе не хочется слышать что-либо плохое о Роджере, он знает, что его собственная жизнь не остановится от неприятных известий о брате.

И оттого, что ему никак не выбраться из двойного прошлого, на душе становится тошно.

Официантка приносит тосты по-французски. Она несколько дольше, чем положено, задерживается у столика.

— Майкл, — произносит она, — может, представишь меня? Наверное, это твоя бабушка, ведь с мамой мы уже знакомы.