Однажды в Америке - Гарри Грей Страница 14

— Отлично, Лапша, будем драться всерьез!

Мы сцепились в яростной и бестолковой схватке, злобно пиная и молотя друг друга кулаками. Макси сделал захват сзади, запрокинув мне голову и сдавив, как клещами, горло. Я начал задыхаться, и перед глазами у меня поплыли черные круги.

Я был рад услышать, как наверху открылось окно. Макс выпустил меня из рук. Патси и Косой спрыгнули в гимнастический зал.

Макс похлопал меня по спине.

— Ты делаешь успехи, Лапша. — Повернувшись к Косому, он спросил: — А где Доминик?

Ответил Патси:

— Ему пришлось пойти в церковь, в библейский класс.

— В церковь, — фыркнул Макси. — Пустая трата времени. Ладно, снимайте одежду, ребята.

Под руководством Макса мы приступили к нашим обычным упражнениям, состоявшим из поднятия тяжестей, подтягиваний и кувырков на перекладине. Потом он дал нам немного передохнуть, заполнив время чтением своей книжки по борьбе. Мы провели несколько часов, практикуясь в джиу-джитсу и обычных схватках. Последние пятнадцать минут мы яростно колотили по боксерской груше.

Косой ушел первым. Он сказал, что торопится домой на обед. Стянув майки, мы вытерли с себя грязь и пот. Надели остальную одежду и, помогая друг другу, вылезли в открытое окно.

Макс, Пат и я отправились в кулинарию Каца на Хьюстон-стрит. Когда мы вошли, в нос нам ударил умопомрачительный запах солонины и пастрами, [5]выставленных на прилавках магазина. Одурманенные этим ароматом, мы стояли, как трое алчущих зверей, жадно принюхиваясь и глазея на горячее мясо. Мы трепетали в экстазе. Мы решили взять три сандвича с солониной и еще три — с пастрами под маринадом. Я отдал Максу пятнадцать центов, которые получил от старика Джелли. Он прибавил к ним свои пятнадцать центов, выложил их на прилавок и сказал внушительным тоном:

— Положите на хлеб побольше мяса.

Затаив дыхание, высунув языки и роняя слюну, мы в шесть голодных глаз следили за каждым движением продавца.

С величайшей осторожностью, словно несли самую хрупкую и драгоценную вещь на свете, мы протолкались с тарелками сквозь толпу и сели к ближайшему столу. Мы ели с обдуманной неторопливостью, стараясь получить удовольствие от каждой минуты. Мы не разговаривали. Мы только откусывали кусок за куском. Мы чмокали губами и издавали все звуки, какие делают голодные животные. Два моих сандвича кончились слишком быстро. Я сидел, собирая с тарелки волокна мяса и хлебные крошки. Я облизывал испачканные в горчице пальцы. Я отдал бы пять лет жизни еще за пару сандвичей. Мы с завистью смотрели на посетителя, сидевшего за соседним столом: перед ним лежали три больших сандвича с солониной, книш, [6]кусок твердой салями, жареный картофель по-французски и бутылка с сельдерейным тоником «Доктор Браун».

Макс толкнул меня локтем:

— Когда-нибудь мы будем есть так же, как этот парень.

Я решил не говорить вслух, что думаю о Максе и его обещаниях.

Мы с неохотой покинули заведение Каца и пошли по улице, оглядывая тротуар в поисках окурков. На сигаретные бычки мы внимания не обращали. Наконец Макс нагнулся и поднял окурок сигары. Однако, понюхав, выбросил его вон.

— Дешевый табачишко, — сказал он.

Подходя к Джелли, мы все уже дымили сигарами разных марок и сортов. Косой и Доминик стояли у дверей, разговаривая с Долорес. В первый раз в жизни я почувствовал, как я грязен и обношен. Доминик, Косой и Долорес были в своих лучших субботних нарядах, особенно Доминик, одетый в новенькие длинные брюки, в которых он ходил в церковь. Я почувствовал себя неловко в коротких штанах, тесных и обтрепанных. Я ощутил свой грязный, вытертый воротник рубашки и подумал, что прореха в старом пиджаке моего отца должна быть хорошо видна. Покраснев, я стоял безмолвный и охваченный стыдом, глядя на носки собственных обшарпанных ботинок. В первый раз в жизни я почувствовал, как я одет.

Я взглянул на Макса, у которого козырек на кепке был оторван и нелепо висел набок. Он выглядел не лучше, чем я. И Пат тоже. Это меня немного успокоило. Потом я подумал о наступающих холодах, о ледяном ветре, который будет дуть по Деланси-стрит. Мне стало себя жалко. Неужели опять придется подкладывать под пиджак газеты, чтобы защититься от пронизывающего ветра, и засовывать картон под стельки ботинок? Я был уверен, что мой старик не найдет работы и у нас не будет угля, чтобы топить печь. Я мог поспорить, что в конце концов отморожу себе яйца; снова буду кашлять и чихать всю зиму и заработаю хронический насморк. Да, я мог поспорить, что мой тюфяк папаша не найдет работы и ублюдок домохозяин выкинет нас на улицу! И если он так и сделает, я перережу глотку этому козлу с цветочком! Только толку от того не будет никакого; мне надо шевелиться, я должен найти работу. Я должен зарабатывать деньги.

В этот момент Долорес обдала меня холодным взглядом и повернулась спиной. Мне стало не по себе. Если бы я только мог куда-нибудь исчезнуть вместе со своей грязью и поношенной одеждой. Если бы я мог провалиться сквозь тротуар!

Меня охватило отчаяние. Жизнь была дерьмом. Что толку жить? У меня в горле застрял ком. Огромным усилием удалось сдержать слезы. Я испытывал к себе позорную жалость. Сам не заметив как, я отделился от всей компании. Я бесцельно побрел по улице, чувствуя себя мрачным и униженным, полный сожаления к самому себе. Я прошел весь путь до вест-сайдских доков. Я увидел темную, холодную, блестящую воду Гудзона. Потом я направился в Чайнатаун. Так я бродил несколько часов. Стало уже поздно. Я был усталым, голодным и несчастным.

Я обнаружил себя под грохочущей подвесной дорогой. Это был район Бауэри. На улице валялись или бродили, пошатываясь, пьяные. Я подумал о Трубе, ловко и хладнокровно обшаривающем карманы пьяного. Это хорошая идея. Я тоже ограблю пьяного. Если он станет выступать, у меня есть нож.

Я внимательно оглядел всю улицу и переметнулся на другую сторону дороги. Я перевернул лежавшего навзничь дурно пахнущего пьяного и обыскал его карманы. Они были пусты. Даже ботинки с него уже сняли. Тогда я вспомнил замечание опытного Трубы: «Кто лежит в отключке у подъезда, тот всегда уже обчищен. С таких даже пенни не возьмешь. Бери тех, кто еще держится на ногах».

Как шакал, я пустился вслед за большим пьянчугой, который шаткой походкой брел по улице. Меня колотила дрожь: я был возбужден. Может, у него найдется толстая пачка зелени? Он тяжело привалился к стене. В этот момент, откуда ни возьмись, на него накинулся сутулый пожилой мужчина. Я был слишком поражен, чтобы что-то сделать. Я только в изумлении смотрел со стороны. Сутулый быстро и умело обыскал упавшего пьянчугу. Он что-то нашел и положил к себе в карман. Потом ловко стянул с него ботинки и бросился бежать, чтобы продать их на рынке краденого на Байард-стрит. Меня облапошили. Я почувствовал разочарование и презрение к себе. Этот пьяница должен был стать моим. Я первый его увидел. Вот так поступают все люди. Они тащат, тащат вещи прямо у тебя из-под носа. Я поклялся, что больше этого не повторится. Я был зол на себя.