Лестница на шкаф - Михаил Юдсон Страница 14

Так что Илье приходилось хватать его сзади за шарфик и погонять перед собой.

По обеим сторонам тропы тянулись причудливо изогнутые, стелющиеся над снегом корявые стволы берез, карликовые осокори, низкие кустарники, замерзшие болотца, поросшие торчащим из-подо льда папирусом — привычная подмосковная топь, зябкие хляби. Дикий зеленый шум побегами пробивался сквозь снег — Илья сорвал, с хрустом разгрыз дольку, выдохнул родимый отпугивающий запах…

Попадались гигантские валуны, вынесенные и отполированные ледником еще до Второкрещения. Выбитые на них узловатые знаки, праписьмена — «черты и резы» — никто прочесть не мог, хотя, говорил, в полнолуние на Антиоха Зимника они оборачиваются в православную речь.

Стояли над лесом в обжигающем ледяном воздухе радужные столбы Верного Сияния. Миновали горелое неживое дерево, увешанное дощечками с пожеланиями — очередное «Древо Плача народного» (в основном, по обычаю, желали, чтоб у соседа пеструха сдохла да песцы нестись перестали). Здесь тропа разветвлялась. Слева тянуло жилым духом, подгоревшей кашей, вареным топором, казалось, даже доносится поскрипывающая музыка сушащихся на морозе портянок — заимка была близко. Сюда и повернули. Мальчик оживленно принялся вспоминать, как Патриарх, скитаясь в снежной пустыне, питался, как известно, котлетами из снежевики с грибным соусом.

«И нам велел!» — облизываясь, бубнил егоза.

Скоро из-за деревьев показалась заимка — бревенчатая избушка с узорными ставнями, резными воротами, плоской крышей с загнутыми кверху краями, на которой лежал деревянный раскрашенный крылатый чешуйчатый зверь с усами, вьющимися кольцами. Пряничный домик! На кольях изгороди — скукоженные от мороза, припорошенные черепа.

— Ветеран, значит, живет, — удивился Илья. — В такой глуши!

— Три черепа — то есть Полный Кавалер, — с гордостью пояснил мальчик. — Мало что ветеран, еще и инвалид! Ногу ему отгрызло.

Хозяева — старик со старухой — уже вышли на крылечко и смотрели из-под руки на приближающуюся колонну.

Десятиклассники, скандируя:

«Железные снега

Мели им в лицо,

Но они прорвали Кольцо врага

И взяли Яйцо!» —

промаршировали через ворота на подворье.

Старички радостно приветствовали их двуперстием, подъяв указательный и средний палец рогулькой — как бы казали громовержцу «козу».

Старушка была маленькая, в нарядном черном плюшевом жакете, личико имела сморщенное и ласковое. Старичок, как и подобает отставнику, находился в кальсонах и гимнастерке с медными пуговицами, на которую наспех накинул епанчу. Обут он был в калошу на босу ногу (правая калоша, как отметил Илья, по лесному обыкновению на левой ноге), другая нога оказалась деревянной, с костяными инкрустациями и потертым темляком за «храбрость». Вид на диво бравый. Выправка чувствовалась легендарная. Усы у него вились, спускались колечками — в точности, как у резного зверя на крыше.

Ратмир стащил с головы шлем-шишак, поклонился:

— Здравия желаем до ста двадцати лет! Принимайте гостей, бабушка Пу! Простите капитан, что нарушили распорядок, — шли мимо, решили зайти.

— Да что вы, внучатки, такое говорите, да мы ж вас всегда ждем не дождемся… Радость-то какая! Проходите в избу скорей, замерзли небось, — заголосила старушка.

Старичок сурово откашлялся и отчеканил:

— У нас на Юго-Западе так бают: «Незваным гость придет когда — похуже будет он жида». Но вы у нас гости жданные, желанные… Эй, эй, мерзляк, — возмущенно обратился он вдруг к Илье. — Р-разберись там, подтяни брюхо! Одно слово — ополченье!.. Ну ладно, слушайте и внимайте: спр-рава по одному в горницу — бегом марш!

Ратмир и его собратья оживленно и привычно рассредоточились по двору и дому. Хозяйство было основательное — теснились множественные: сараи, амбары, клети, вешала с вялившимися песцовыми щупальцами, поленницы дров, высились бревна, составленные конусом для просушки. За домом виднелась расчищенная от снега делянка, где под навесом в особых корытцах-грезаэрках вызревали грибки.

Хотя Илья всегда держался вдали от нюханья (слава те, Яхве, иже еси на Руси!) — не тянуло, он, тем не менее, слышал, что в грибах надо было понимать, разбираться. Существовали приметы, когда и где искать их, как не спугнуть, накануне чего срезать. Таинство грибной ловли. Ходить по!..

Поговаривали, что кое-кто, быстрый разумом, не чурается богопротивно выращивать их на укромных плантациях. Таковые (и сами шустряки, и плоды трудов) вроде бы подлежали беспощадному корчеванью. Однако же, вот они, пожалуйста, цветут себе, распускаются…

— Вторая и третья «звездочки» — воду таскать, Евпатий со своими огольцами — дровишки бифуркоцать! — весело скомандовал Ратмир. — Остальные множества — кто во что горазд!..

Илью Ратмир повел в дом. Было натоплено, пахло свежевымытыми полами. Тикали ходики. На стенах салфетки с вышитой надписью: «Хранись сей дом от шумных сивонистов». Старинный тихогром стоял в углу, чернел ободранным полированным боком. Когда-то носили его по Руси на спине с крюковым пением — люди поклонялися… Девочки на кухне уже вовсю шинковали, месили, сновали в погреб и обратно с соленьями и маринадами, уже что-то, аппетитно шкворча, лежало на печи.

Илья, отец учитель математики — был представлен хозяевам. Бабушка Пу робко подала ладонь дощечкой, улыбчиво мелко кланяясь.

Старичок Филемон Ахавович по-гвардейски щелкнул деревяшкой и пренебрежительно буркнул, что поставлена Москва без математики, на том стоит и стоять будет.

Оставив баб на кухне, он повел Илью с Ратмиром в задние комнаты смотреть пушнину:

— Вглядись, вот… А вот!.. Или вот еще… А?!

— Ух ты! — улыбался Ратмир, перебирая разноцветные хвосты. — Даже нет слов, капитан! Это за такой короткий срок так всласть дело поставить!.. А битую дичь тоже несут?

— Так точно. Тащут почем зря. Просто класть некуда, весь ледник забит, оживают уже на припеке, ползают… Вывозите скорей.

— Вывезем… А вообще как на фактории, тихо? Шишей, татей, варнаков не наблюдалось?

— Никак нет, ничего такого. Порождения Тьмы, правда, к обеду наведывались, я им остатки выносил, обгладывали на задах — всегда они там топчутся, в дом не заходят…

— Жаль… Ну а грибки родимые — растут?

— И растут, мил-друг, и ловятся. В этом году будем с грибами, — уверенно заявил дед. — Ежеутренне, как и завещал ты, бабка отделяет их от плевел, а я же, сидя на веранде, зарисовываю процесс роста. Кстати, совсем забыл, икону вам хочу старую подарить. В классе повесите.

Филемон Ахавович засунул руку куда-то за сундук с мехами и выволок темную небольшую доску.

— Вот, — сказал он растроганно, стряхивая с нее пыль, — старая!.. Старая моя работа. Сейчас я в этой манере уже не мажу.

Ратмир поднес доску к свету, рассматривая.