Исток - Девид де Ангелис Страница 14

— Но слишком многое было поставлено на карту. Ее отцу нужен был этот союз. Потому что в противном случае его племя всегда жило бы под угрозой войны и погибели. Красота его дочери была как весеннее буйство природы, насквозь пронизанное возбуждением плоти; ее темная кожа переливалась, как сгущенное благоуханное масло, волосы были подобны сверкающему ореолу, большие кошачьи глаза искрились заманчивыми обещаниями, полные губы всегда были влажными от невыразимого сладострастия.

— Но, подобно тихому озеру под летним солнцем, ее безупречная красота скрывала много такого, чего не увидишь с поверхности. Она была не по годам проницательна и умна, а ее силе воли позавидовал бы и мужчина-воитель, закаленный в боях. Жадный до власти Вождь, отец девушки, понимал, сколь ценны эти свойства. Ее обольстительная красота, привлекательная в равной мере для обоих полов, вкупе с острым умом станет мощным оружием порчи, а порча есть медленное истребление. В племени его заклятого врага его дочь будет пламенем свечи, танцующим на фитиле и поглощающим воск. Как вирус, отрывающий душу от тела. Она понимала отца, понимала, что он задумал; и все же она не могла смириться со столь жалкой судьбой.

— И вот ранним утром, когда вокруг ее тонких лодыжек вихрился призрачный туман, от которого кожа становится прозрачной, дочь Вождя покинула свое племя и пошла к Реке Смерти. Она знала лишь одно место, куда страшились ходить даже самые храбрые воины всех племен. Она прошла к самой воде, мимо тысяч и тысяч закованных в цепи рабов на пропитанной рвотой земле, примыкающей к мертвой реке. Как завороженные, наблюдали они за тем, как дочь Вождя перешла через Реку Смерти и встала на том берегу, испуская лучистое сияние. Земля у нее под ногами растеклась мутной жижей, но отрава этого проклятого места не тронула девушку.

— Стало быть, эта погибельная трясина приняла ее как желанную гостью? — спросил Сновидец.

— И больше того, — отозвалась Талис. — Пустыня смерти, наводящая ужас на всех и вся, приняла дочь Вождя как свое собственное дитя: обласкала, приветила, укрыла туманом. Змееподобные существа, налитые сверкающим ядом, ластились к ее ногам и мурлыкали от удовольствия.

— Твое сознание открыто. Ты это видишь… ты это чувствуешь… эти странные змееподобные существа обвивались вокруг ее ног и тянулись к ее сокровенному женскому естеству; у нее изо рта вырывались клубы темного пара — поцелуй ядовитой тени.

— Ее поглотило блаженство видений. «Да, — кричала она, — смотрите. Смотрите, как я разрушаю это прекрасное тело. Для него, для родного отца, я была только плотью, которую передают из рук в руки. Смотрите, как эта великолепная плоть падает гнилыми кусками на мертвую землю. Этот отравленный край станет моим единственным возлюбленным…»

— Рабы ощутили прилив новой силы и разорвали свои ненавистные цепи. Крики восторга взметнулись до самого неба. Казалось, что это кричала сама земля. Дочь Вождя рассмеялась. Она вся сияла, и как будто пульсировала, и двигалась в ритме незримой музыки, захваченная в странном медленном танце. Ее губы сочились великой поэзией. А потом ее плоть распалась на части, и она истекла кровью — в потустороннее бытие. Ее целем, ее тень, ее дух облекся в иную материю: разум, облаченный в грезу. Она уже не нуждалась в плоти; для того чтобы вызвать сверкающий образ, ей было достаточно мысли.

— Рабы плясали и пели на берегу Реки Смерти. Сен, Сен, Сен, — призывали они. Сен, Богиня Свободы. Она все никак не кончалась, эта оргия звука и жаркого пота. Берег реки пропитался трансцендентальной силой; никогда прежде смертные существа не видели такого великого чуда.

Талис замолчала.

Сновидец тоже молчал; не хотел нарушать тишину. У него кружилась голова, как это бывает, когда мозг пытается переварить новые впечатления, поступающие в избытке. Слова Талис открыли ему целый пласт абсолютно новых ощущений. Он снова подумал, что, может быть, он уже умер и то, что сейчас происходит, — это только одна из бессчетного множества граней вечности. Боль стучала в висках, боль чего-то живого. Он дышал… и дышал… и не мог надышаться…

— Ты живой, — тихо проговорила Талис, глядя в сторону.

Помедлив, он все-таки задал вопрос:

— А ты? Ты живая?

Она повернулась к нему.

— Теперь я вижу, что мое существование, оно… что-то в нем…

— Что, Талис? Что ты видишь? Попробуй понять…

Она улыбнулась, но это было только подобие улыбки.

— Иногда, когда мне хочется как-то себя утешить, я говорю себе: может быть, я давно умерла, но по каким-то неведомым мне причинам избежала посмертного небытия. Мысли всякого разумного смертного существа так или иначе зациклены на концепции небытия и забвения, правда? И все-таки вот парадокс: если я существую только в этой истории, вне времени, почему я тогда продолжаю задумываться о смерти?

В ее голосе слышался страх — не то чтобы явный, но все же…

Она резко вскинула голову и посмотрела Сновидцу в глаза:

— Я помню… смутно, но помню… как я задумывалась о смерти и обо всех, кто навечно застыл в ее необъятном безмолвии. Я помню… — Она вновь умолкла.

Он кивнул.

— Но что такое бессмертие? Что это значит: избежать смерти? Мир, утративший силу воображения, обратился к Сказителям. Люди хотят, чтобы им дали надежду. И мы, Сновидцы, творим миры, где духовные сущности, заключенные в нашей реальности в смертных телах, живут вечно. Мы говорим людям, что наши земные тела — это всего лишь этап на великом пути… этап, который мы просто проходим и идем дальше. Людям страшно, им нужно, чтобы их успокоили. И мы разгоняем их страхи. В наших глазах люди видят отражение самого провидения; наши слова проникают, как морфий, в их растерянное сознание и облегчают им боль. Но кто утолит наши страхи? Мы рождаемся со способностью к восприятию, понятному очень немногим…

— Страх таится во тьме, — прошептала Талис. — Твое путешествие во тьму было суровым и долгим. Ты нашел свою цель. Эта цель — знание. И твое устремление к избранной цели само по себе есть предвестие, что она будет достигнута.

— А ты? — спросил он. — Какова твоя цель?

Она долго думала над ответом.

— Я знаю только, что должна передать тебе эту историю. Иногда я прозреваю себя в ином месте, в ином пространстве… это как проблески света во тьме… но у меня собственный путь. Я не могу видеть себя.

Он был весь захвачен ее темпоральным образом; ее слова омывали его, наподобие чарующих звуковых волн.

— Твоя история — сложная, свободная и красивая, — сказал он. — Нам нужно раскрыть ее до конца и уловить эти проблески света. — По ее взгляду он понял, что она принимает его слова, и добавил: — Итак… мы с тобой остановились на том, что рабы прославляли рождение Богини.