Дилемма Джексона - Айрис Мердок Страница 14

— Вы оба молоды и боитесь совершить опрометчивый поступок. Возможно, позднее вы встретитесь, много всякого случится… Так или иначе, произошедшее вовсе не означает, что вы не сможете вернуться друг к другу…

— Нет-нет, я о другом. В моей душе — иная рана, точнее, не рана, рану можно исцелить, а ощущение вины. В любом случае я не должен вас задерживать.

Он встал. Бенет тоже поднялся, отчаянно стараясь найти нужные слова. Неожиданно для себя он сказал:

— Вы знаете, как я хотел, чтобы вы были… чтобы вы женились и были счастливы. Вы знаете, как я люблю и буду любить вас. Вы сегодня ночуете здесь или едете в Лондон?

— Еще не решил.

— Я буду в Пенне. Не заедете пообедать или, если удобнее, поужинать?

— Нет-нет, я, скорее всего, поеду в Лондон. Спасибо, что навестили.

Бенет возвращался в Пенндин в своем довольно стареньком «ровере» и едва не плакал — так на него действовала деревенская тишина, солнечная погода, красота деревьев и цветов. Он ничем не помог Эдварду, наоборот, лишь излил на него собственную боль. Ему так страстно хотелось, чтобы Эдвард стал ему кем-то вроде зятя, поскольку Мэриан считал чуть ли не дочерью. И вот — теперь это становилось все более и более очевидным — он потерял их обоих, причем навсегда. И отныне в Пенне все изменится.

Приехав домой, он увидел перед входом машину — сверкающий «вольво» Оуэна — и, открыв дверь, услышал доносившиеся из гостиной голоса.

Оуэн и Розалинда возникли на пороге.

— О, вот и он! Бенет, я увожу Милдред. Мы вас ждем. Где вы были?

— Не хотите ли остаться пообедать? — спросил Бенет. — И переночевать…

— Нет, простите. Мы думали, возможно, вы поедете в Лондон…

С чемоданом в руке на лестнице появилась Милдред.

— Со мной все будет в порядке, — ответил Бенет. — Видимо, я вернусь в город завтра. Позвольте, я помогу вам отнести чемодан.

— Надеюсь, ничего не забыла? — спросил Оуэн, перехватывая чемодан Милдред.

Им не терпелось поскорее уехать. Бенет вышел проводить. По-прежнему ярко сияло солнце.

— А где Туан? — спохватился Бенет.

Он совсем забыл об этом молодом человеке.

— Туан вызвал такси и уехал на вокзал.

— Но до вокзала несколько миль…

— Мы предлагали подвезти его, но он страшно спешил, а мы еще не были готовы…

— Ну что ж, до скорой встречи. Простите, что вам пришлось пройти через все эти печальные…

— Нам всем одинаково горестно, — не дала ему договорить Милдред. — Возможно, мы еще увидим, как она примчится обратно.

— Сомневаюсь, — заметил Оуэн, — Спасибо вам, дорогой Бенет, за… Ну, в общем, спасибо.

Милдред положила чемодан в багажник и, когда Оуэн залез в свою просторную машину, высунувшись из окна, спросила:

— А где Розалинда? Ах да, ей ведь нужно отогнать назад взятую напрокат машину. Она вернулась в дом: хочет побыть с вами, вы сможете утешить ее лучше, чем мы, дорогой Бенет.

Она протянула ему руку, опустив стекло дверцы.

Бенет поцеловал ее.

Пока внушительный автомобиль не скрылся за деревьями, было видно, как Милдред машет из окна рукой.

Бенет вернулся в дом. Розалинда сидела на стуле в холле. Он принес еще один стул и сел рядом, но не успел сказать ни слова, как Розалинда заговорила:

— Мне очень жаль, я знаю, вы не хотели, чтобы я ходила к Эдварду, и мне не следовало этого делать, ведь я не смогла сказать ему ничего хорошего, только еще больше разбередила рану. Мне так неловко, я знаю, что не должна была…

Бенет, вспомнив свое мимолетное раздражение, поспешил успокоить ее:

— Да нет же, милая Розалинда! Я вовсе не был против того, чтобы ты его навестила, с чего бы? И я уверен, он был рад тебя видеть, даже повел смотреть картины… Напротив, это я помешал…

Розалинда, качая головой и возведя глаза к потолку, перебила его:

— О, что вы, ничуть… Бенет, простите…

— Не хочешь остаться? Я не уезжаю. Дорогое мое дитя, оставайся, прошу тебя.

— Нет, нет, я знаю, вам хочется побыть одному. Мне тоже. Нужно ехать. Все это какой-то кошмар…

Она встала. Бенет хотел сказать ей что-нибудь утешительное, нежное, но не находил слов и лишь пообещал:

— Мы скоро увидимся. Может, ты ее найдешь, может, она сама придет к тебе. Да, полагаю, она придет именно к тебе, а не к нам. Возможно, уже скоро все утрясется, они вернутся друг к другу, и все будет…

— Нет, — прервала его Розалинда, — она не придет, никогда не придет ни к одному из нас, она вообще не вернется.

— Не говори так, Розалинда, мы же не знаем…

— Это что-то вроде черной магии — как будто превращаешься в совершенно другое существо… Или как будто… как будто попадаешь в ад.

— Почему бы тебе не остаться со мной?

— Нет, милый Бенет, я хочу побыть одна. Мои вещи здесь, внизу, и смотрите: Клан уже подъезжает на моей машине.

Садовник и впрямь подогнал к крыльцу ее взятую напрокат машину, после чего, по обыкновению, скрылся в оранжерее. Бенет помог Розалинде уложить вещи, которые еще вчера были ей так дороги. Она села за руль, опустила стекло и быстро поцеловала Бенета.

— До свидания, милый, дорогой Бенет.

Машина скрылась из виду, и он медленно побрел к дому. «Все они спешат покинуть меня, — думал он. — Мы избегаем друг друга, они считают, что это место проклято. Такое не могло случиться больше нигде, может, это и впрямь черная магия. Каким-то образом я оказался виноват. О господи». Он вошел в дом, закрыл дверь, посмотрел на часы и, к своему удивлению, обнаружил, что не было и пяти. Сильвию он отпустил раньше, попросив лишь накрыть на стол на случай, если кто-то из гостей останется. Но все уехали. Бенет прошел в кухню, потом обратно в гостиную. Его охватило чувство страшного одиночества, было трудно дышать. Как могли случиться все эти ужасные события? И ведь это только начало. Они затронули всех, и это его вина. Он был так счастлив, верил, что строит семью. Нужно что-то сделать. Ему хотелось рыдать и изорвать свою одежду в клочья. А если снова уехать в Германию? Невозможно: слишком давно все это было, его короткая — нет, его долгая жизнь разбилась вдребезги. Он затеял нечто ужасное. У него в ушах звучали слова Розалинды: это черная магия, это ад.

Шаркая, он потащился в кабинет, взглянул на дядюшкиного Шиву, танцующего в огненном кольце, широко раскинувшего две пары рук, и на слова, написанные позавчера им самим. Сел.

«Чтобы попытаться осмыслить привязанность Хайдеггера к досократовским философам, нужно вспомнить метафизические модели, иллюстрирующие связи и тождества, и представить Множество (видимое) как Целое. Целое (или Единое) — вот в чем суть. Целое имеет многочисленные лики и грани, способ познания его состоит в соотнесении (или, можно сказать, сопровождении) понятий с разными номинациями. Христианство придает особое значение концепту Единого Целого, но осмысляет его через Троицу или Двуединство. Чрезмерная концентрация на Целом, становясь невыносимой, порождает массу побочных понятий и сущностей. Они, разумеется, могут воплощаться в образах святых, младших богов, в понятиях разрозненных второстепенных добродетелей и так далее. Сила, образующая Целое, испытывает (справедливо это или нет — вопрос другой) сопротивление. Хайдеггер хочет показать нам внутреннюю связь между великими греческими идеями и таким образом подкрепить и объяснить собственную доктрину Бытия, которая зиждется на сходном внутреннем круге концепций».