Рождество с неудачниками - Джон Гришэм Страница 14

Свои календари Нора держала в подвале и время от времени заглядывала туда полюбоваться.

В тот год календарная акция потерпела полное финансовое фиаско, зато подогрела интерес к затее в целом. И к следующему Рождеству новые полицейские календари шли просто нарасхват.

Лютер покупал календари каждый год, но лишь потому, что так было заведено. Странно, но никаких ценников на календарях не было, по крайней мере на тех, что доставляли Салино с Трином. Видимо, их личное участие предполагало небольшую надбавку, служило как бы дополнительным знаком доброй воли, и люди, подобные Лютеру, должны были раскошелиться лишь по той причине, что именно так положено вести благотворительные дела. На деле же это являлось не чем иным, как завуалированной взяткой, а подобного Лютер не терпел. В прошлом году он выписал на имя ассоциации чек на целых сто долларов. Но в этом году... перебьются.

Когда презентация календаря закончилась, Лютер выпрямился и заявил:

— Он мне не нужен.

Салино склонил голову набок, точно проверяя, не ослышался ли. У Трина шея выперла из воротника еще на дюйм.

Потом на лице Салино возникла усмешка. Говорила она примерно следующее: «Может, и не нужен. Но все равно купишь, куда денешься».

— И почему же? — спросил он.

— У нас уже есть календари на следующий год. — Для Норы это была новость. Она стояла за дверью, затаив дыхание, и грызла ногти.

— Да, но ведь такого у вас нет, — умудрился выдавить Трин.

Салино метнул в его сторону сердитый взгляд и буркнул:

— А ты помолчи.

— Два календаря в офисе, два дома, на письменном столе, — сказал Лютер. — И еще один в кухне, у телефона. Часы точно сообщают мне, какой сегодня день, компьютер — тоже. Так что ни одного дня в году как-нибудь не пропущу.

— Мы собираем деньги для детей-калек, мистер Крэнк, — произнес Салино вкрадчиво-тихим голосом.

Нора почувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы.

— Мы уже сделали пожертвования в пользу детей-калек, офицер, — парировал Лютер. — Через «Юнайтед уэй» [1], нашу церковь и наши налоги мы уже пожертвовали средства в пользу всех нуждающихся.

— Вы что же, не гордитесь своими полицейскими? — грубо вмешался Трин. Вне сомнения, он не раз слышал эту фразу из уст своего напарника.

Лютер помолчал секунду-другую, стараясь совладать с охватившим его гневом. Можно подумать, покупка календаря — единственный способ выразить гордость за своих полицейских. Точно согласие дать взятку в своей собственной гостиной является доказательством того, что он, Лютер Крэнк, горой стоит за парней в синей форме.

— В прошлом году я выплатил в городскую казну налогов на общую сумму тринадцать тысяч баксов, — сказал Лютер, а его горящие глаза так и сверлили при этом молодого Трина. — Часть этих денег пошла на выплату зарплаты вам. Другая — на зарплату пожарным, водителям «скорой», школьным учителям, сантехникам, уборщикам улиц, мэру города и штату его служащих, судьям, судебным исполнителям, тюремщикам, всем чиновникам, что заседают в магистрате, всем, кто работает в больнице милосердия. Они выполняют важную и большую работу. Да, сэр, поистине великую работу. И я горжусь всеми нашими городскими служащими. Но причем тут календарь, скажите на милость?

Трин, разумеется, ни за что не смог бы выстроить эту мысль в столь безупречном логическом порядке, а потому ответа у него не нашлось. И у Салино тоже. Повисла напряженная пауза.

Поскольку Трин не был способен на сколь-нибудь интеллигентную отповедь, он разозлился и решил, что непременно отомстит Крэнку. Запишет номер его машины, заляжет где-нибудь в засаде и поймает гадину на превышении скорости или проезде на запрещающий знак. Остановит, разозлит, дождется грубости или саркастического замечания, что даст ему право извлечь сукина сына из машины. А потом заставит прислониться к капоту с раскинутыми руками и расставленными ногами на глазах проезжающих мимо водителей. А потом... потом защелкнет на нем наручники и отвезет в тюрьму!

Приятные мысли вызвали у Трина улыбку. Салино в отличие от него не улыбался. До него уже дошли слухи о Лютере Крэнке и его дурацких планах на Рождество. Фромейер рассказал. Вчера ночью он специально проехал по Хемлок-стрит и увидел один-единственный дом, не украшенный снеговиком, как положено на Рождество. Выглядел этот дом непривычно вызывающе и странно.

— Жаль, что вы смотрите на все это именно таким образом, — с грустью заметил Салино. — Мы же просто стараемся собрать как можно больше денег для несчастных детишек.

Тут Норе захотелось ворваться в гостиную и крикнуть: «Вот чек! Давайте сюда ваш календарь!» Но она не сделала этого, поскольку понимала: последствия будут плачевны.

Лютер кивнул, губы поджаты, глаза так и сверлят Трина. А тот принялся драматическим жестом сворачивать календарь в трубочку, размышляя о том, кто же станет следующей жертвой. Календарь в его огромных мясистых лапах мялся, шуршал и становился все меньше и меньше. И вот наконец стал узеньким, точно ручка от швабры, и Трин сунул его обратно в трубку-футляр и прикрыл крышечкой. Церемония была закончена, пора уходить.

— Веселого Рождества, — кисло пожелал Салино.

— А полиция все еще спонсирует команду сиротского приюта по софтболу? — спросил Лютер.

— Конечно, обязательно, — ответил Трин.

— Тогда приходите весной, я пожертвую сто долларов на спортивную форму.

Ублажить полицейских не удалось. Они даже не смогли заставить себя сказать «спасибо». Лишь кивнули и переглянулись.

Напряжение не спадало. Лютер проводил их к двери в полном молчании, тишину нарушало лишь раздражающее похлопывание Трина дубинкой по ноге. Ведет себя точь-в-точь как скучающий ночной патрульный, высматривающий, кого бы огреть по голове.

— Речь шла о каких-то несчастных ста долларах, — с упреком заметила Нора, входя в комнату. Лютер стоял у занавесок, выглядывая на улицу сквозь щель — хотел убедиться, что они ушли.

— Нет, дорогая, о гораздо большем, — возразил он с таким видом, точно ситуация была необычайно сложной и лишь ему удалось взять ее под контроль. — Как насчет йогурта?

Для голодающих достаточно одного упоминания о еде, чтобы все остальные мысли вылетели из головы. Каждый вечер они вознаграждали себя маленькой упаковкой обезжиренной имитации фруктового йогурта, который поглощали в сосредоточенном молчании, наслаждаясь каждой каплей. Лютер сбросил уже семь фунтов, Нора — шесть.

* * *

Они объезжали район в пикапе, высматривая очередную жертву. Десять человек, все в черном; они полулежали в кузове, на тюках с сеном и горланили песни. Сверху наброшены одеяла, под ними так удобно держаться за руки или ущипнуть соседку за бедро, но все развлечения носили пока самый невинный характер. Ведь они как-никак из лютеранской церкви. Их предводительница сидела за рулем, рядом с ней примостилась жена священника, игравшая по воскресеньям на органе.