Кто-то другой - Тонино Бенаквиста Страница 14

— Я читал в газете ваше интервью.

— Вы хотите встретиться?

— Да.

— Когда вам удобно?

— Прямо сейчас.

— Через полчаса ко мне должны прийти, так что это невозможно.

— Я тут совсем недалеко от вас.

— Если вы хотите поручить мне расследование, то это может занять больше времени, чем вам кажется.

— Все проще и сложнее одновременно.

— Десяти минут хватит?

Леалер не был по-настоящему удивлен: именно так поступали все желающие ознакомиться с его профессией. Для начала он попытался предостеречь Блена от романтических историй и фантазий, которые приклеились к подошвам частных детективов. Он считал свою профессию одной из самых строгих, может быть, одной из самых стеснительных, иногда одной из самых тяжелых. Леалер заострил его внимание на окружающих шарлатанах, на многочисленных клише, на неопределенных побуждениях — в общем, на всех тех пунктах, что Блен читал и перечитывал в собранных вырезках из газет и журналов. Но впервые он слышал об этом из уст человека, чьей профессией было следить за людьми на улице, наблюдать из машины в обнимку с термосом, фотографировать парочки, целующиеся на террасе кафе. Поглядывая на часы, Леалер закончил свою речь тем, что единственный способ стать детективом — стажировка в соответствующем агентстве. Его агентство сейчас никого не берет, но он подумает.

— Мне сорок лет. Не слишком поздно начать?

— По здравом размышлении это скорее ваш козырь. Если вы все-таки пойдете на риск, как ваш покорный слуга, потерять личную жизнь.

Это был пустой, больной дом, но все-таки он еще стоял. Иветта и Жорж Блены поселились тут практически сразу после встречи и в конце концов выкупили его за гроши. Здесь они поженились, здесь они выделили детскую для своего единственного сына, сюда вернулся Жорж однажды вечером, жалуясь на боль в левом плече. И на следующий день маленький Тьери увидел в доме кучу народу. А его мать, у которой обычно был готов ответ на любой вопрос, молчала.

С тех пор они жили вдвоем, осужденные на этот сарай. Но в конце концов, это был домишко в пригороде с парой деревьев, со спокойными соседями — а ведь столько детей в Жювизи довольствовались пустырем на окраине. Тот, кто задумал и построил эту халупу, даже не помышлял о благополучии людей, которые будут в нем жить. Пространство было разделено на три совершенно одинаковые комнаты, на три очень правильных квадрата — две очень больших спальни и посередине гостиная с кухней, где невозможно было ходить и куда никто не собирался приглашать гостей. Обогревалось это все мазутом, запах был одуряющим, Иветте приходилось бегать за ним туда-сюда с канистрой, чтобы наполнить котел. Тьери пользовался решеткой — еще совсем маленьким он научился жарить попкорн и каштаны. Полотна красного джута, скрывающие язвы стен и вспученного линолеума, представляли отличную площадку для игры в шары, гораздо лучше, чем слишком гладкие плитки. Ванная была холодной и без всякой вентиляции. У них не было чердака, только заброшенный погреб — приводить его в порядок обошлось бы слишком дорого. Тьери никогда туда не спускался, он воображал, что живет над загадочной черной дырой, полной всего того, что рассказывают о погребах и подземельях. Повзрослев, он стал чувствовать себя неуютно в стенах своей комнаты. Он с радостью принимал приглашения приятелей, вечерами долго околачивался в парке, обедал в школьной столовой, совсем рядом с домом. Вечерами он слушал музыку в наушниках и воображал себя в Америке времен слушаемых дисков. Тьери уехал из дому сразу после выпускных экзаменов, сняв каморку в парижской мансарде в Домениле. Можно было начинать жить. Он возвращался в дом номер восемь по улице Жан-Перрен в Жювизи только по субботам — навестить мать. Потом она уехала доживать и умирать туда, где родилась, — в Ванде. Всю жизнь, зная семейные случаи, она боялась этого разрыва аневризмы.

Блен припарковал машину у калитки на пустынной тихой улице, какой он всегда ее помнил, особенно после того, как исчезли собаки. Зеленые ставни были поедены ржавчиной, между плитками пробивался пырей. Тьери предпочел подождать на улице Келлера — подрядчика из «Седима», заинтересованного в покупке и объединении пяти мелких участков земли, один из которых принадлежал Тьери. Агент был очень любезен, готов на любые притворства, лишь бы купить участок. Тьери держал его в неведении до последнего момента. В конце концов, он не был последним звеном в этой цепочке, была еще эта парочка голубков. Юные влюбленные вбили себе в голову идею «счастья по старинке», главным для них было иметь «свой дом». С уже полученным кредитом они могли себе позволить лишь небольшой домик, который бы рос по мере появления детей и свободного времени. Они дерзали, и им хотелось помочь. Несмотря на это, Тьери предпочитал заключить договор с «Седимом», чтобы обтяпать дельце с Келлером и, чуть снизив цену, получить наличные, которые понадобятся ему в ближайшее время. Кроме того, он не мог допустить, чтобы эти юнцы обосновались здесь, как когда-то его родители. Нужно было во что бы то ни стало дать им возможность построить свой дом в другом месте, чистом, новом, далеком от плохих вибраций, от прошлого, которое проникает сквозь стены. Этот дом никогда не станет «их домом», как он не был домом Иветты и Жоржа. И последний момент, может, самый жестокий — Тьери хотел увидеть, как дом рухнет. Тот, кем он станет, никогда не найдет себе места в жизни, если этот дом останется стоять, хотя бы даже просто в его памяти.

В общем, этим прохладным октябрьским утром он прибыл сюда на спектакль. В восемь приехал пунктуальный бульдозер и повалил дом с одного раза. Зачарованный Тьери смотрел, как упали потрескавшиеся от влажности перегородки, как треснул сруб, как разлетелась черепица, словно карточный домик, как красные стены его комнаты смешались с эмалью ванны, как засаленная кухня разверзлась к небу, как комната родителей стала просто кусками штукатурки и стеновыми блоками — кусочки мозаики его жизни перемешались и рассыпались в прах. Раковина, до которой он дотянулся, встав на стул, перевернувшись, упала на зеленый линолеум, помнивший его первые шаги. Ковер, повешенный отцом в гостиной, был завален остатками ступенек крыльца, на которое они все втроем выходили подышать душными летними вечерами. Под полотнами джута, которые отслаивались, словно мертвая кожа, снова появились обои в крупные цветы, а вместе с ними фотографии из семейного альбома — Тьери в люльке. Челюсти бульдозера загребали и перемалывали его детство до полного исчезновения.

Мотор наконец замолчал. Тьери прошелся по развалинам с единственной целью — потоптать обломки, после чего навсегда покинул это место.

Леалер объявился раньше, чем ожидалось, и оставил на автоответчике имя — Пьер-Алан Родье.

— Нам приходилось работать вместе. Он решил отойти от дел и ищет стажера, чтобы скрасить одиночество. Он не будет платить вам, но научит всему, что нужно знать в нашей профессии. Я не рекомендовал вас ему, но предупредил, что вы позвоните.

Не веря своим ушам, Тьери отдался на волю волн и стал ждать, когда что-нибудь его остановит. Он договорился о встрече на неделе.