Братья - Крис МакКормик Страница 14

Вряд ли я когда-нибудь смогу понять – что в нашей жизни случайно, а что нет. Как выяснилось, я припарковался в одном квартале от забегаловки, где в семьдесят восьмом познакомился с Броубитером. Короче, это был бар «Выстрел в желудок».

Весной семьдесят восьмого я поссорился со своим лучшим борцом Микки Старром – по причинам, о которых не буду рассказывать, – и разорвал с ним контракт. Несколько недель после этого я варился в собственном соку в трущобах Северного Голливуда, думая, что делать дальше. Понятно, я был уже стар, к тому же у меня болела поврежденная шея, из-за чего мне пришлось расстаться с карьерой рестлера и превратиться в менеджера лет десять тому назад. На выбор оставалось два варианта: либо вообще уйти из этого бизнеса, либо найти замену Старру, чтобы поправить дела и начать зарабатывать. На все про все я положил себе месяц сроку.

К последней неделе установленного срока я бросил попытки найти новую звезду и переключился на поиски самого щедрого бармена в городе. В конце концов я набрел на «Выстрел в желудок» и познакомился с барменом, Лонгтином. Он был весь седой, хотя и намного младше меня, и только недавно стал отцом. С момента рождения дочки Лонгтин бросил пить и, как мне показалось, выставил мне дополнительную порцию бурбона, которая предназначалась ему.

В самую последнюю ночь перед концом злополучного месяца он открыл банку ананасового сока и чокнулся со мной, приветствуя мое решение: я переезжал в Тусон, чтобы быть поближе к бывшей жене. К такому решению меня подвигли бесконечные разговоры Лонгтина о своей крохотной дочке. Под парами я забывал о том, какие проблемы доставил своей бывшей, когда женился на ней, и искренне думал, что она как-никак самый близкий мне человек. Нам обоим было уже за пятьдесят. Возможно, у нее появилась новая семья – я не знал наверняка, но думал, что еще не поздно проявить к бывшей хоть каплю доброты.

Едва я объявил о том, что окончательно ухожу из рестлинга, и чокнулся с барменом, как заметил в зале Броубитера. Не скрою – поначалу меня привлекли его габариты, и моя умиротворенная виски душа впечатлилась от такого зрелища.

По обе стороны от его широкой шеи отходили два могучих плеча, напоминавшие гигантские эполеты. Даже фартук, повязанный вокруг его талии, не мог скрыть мощи тела, которое при этом выглядело не глыбой, а сгустком энергии. Он зевнул, и мне показалось, что на миг раскрылась его душа. В тот момент я подумал, что чихал и пердел этот парень с такой же душевностью. Потом он повернулся ко мне лицом, и я сразу понял, что может стать его отличительной чертой на ринге – густые, темные сросшиеся брови, проходившие через переносицу. То есть я сразу стал думать, как можно представлять его публике. Я понятия не имел, что там скрывается в глубине его черных глаз – змеи или сокровища, но это только раззадорило меня. Кошмары или благодать – я не мог понять, зато твердо понимал, что это деньги. То, что можно выгодно продать.

Однако помимо его габаритов меня привлекло и нечто иное. Я обратил внимание, как он исполняет свои рабочие обязанности. Выглядело это довольно странно: парень, зажав в руке кусочек мела, то и дело подходил к большой грифельной доске (там, к слову, стояли самые дорогие бутылки) и рисовал на ней какие-то странные закорючки.

Бар уже закрывался. Табуреты у стойки опустели – остался только я. Мне было хорошо слышно, как этот амбал напевает, чиркая мелком по доске. Не выдержав, я сказал Лонгтину, который стоял спиной ко мне, склонившись над кассой:

– А ты в курсе, что этот верзила разрисовывает твою доску?

– А, это мигрант, – отозвался бармен. – Мы зовем его Браво.

Я снова посмотрел в сторону черной доски, но парня там уже не было. На доске остались цепочки непонятных символов, которые, должно быть, являлись буквами его национального алфавита, сложившимися в слова. Много позже, когда я напомнил Аво эту историю, тот сказал, что совсем не помнит, что он там писал. К тому времени мы достаточно поколесили вместе по Америке, и я полагаю, он вполне мне доверял, чтобы сказать правду.

– Может быть, я переводил названия сортов пива, – со смешком пояснил он.

– Да, но слова казались чем-то более значительным, чем пиво.

– Это же армянский язык, бро, – отозвался Аво. – У нас даже проклятия напоминают молитву.

В тот вечер я понял, что этот парень – мой шанс снова вернуться в рестлинг. Едва только он, как бульдозер, прорвался в зал через дверь подсобки со шваброй и ведром, я спрыгнул с высокого барного табурета, и стянул волосы в хвост.

– Здорово! – сказал я, когда он толкал свое ведро мимо меня.

– Братан, мы закрываемся, – сказал он, не останавливаясь.

– Видишь ли, нам надо познакомиться, как мне тут посоветовали, – возразил я, соображая, как бы мне себя отрекомендовать. В его глазах я выглядел, наверное, неважнецки – средних лет, загорелый, с обесцвеченными волосами до плеч, собранными аптечной резинкой, рубашка расстегнута до груди, словно у голливудского прощелыги.

Я несколько сбавил тон, чтобы не отпугнуть его.

– Обычно меня зовут Волосы Ангела, но, как ты понимаешь, я вполне вменяемый чувак.

Понял ли он, о чем я говорю?

Я протянул ему руку:

– Терри Крилл.

Его исполинских размеров ручища на мгновение отцепилась от ручки швабры, тряхнула мою, и он снова принялся тереть пол.

– Эй, Терри, – крикнул мне Лонгтин из-за барной стойки, – тебе, кажется, уже пора!

Не обращая внимания на его слова, я засыпал Аво кучей вопросов. Поначалу он вообще никак не реагировал, но стоило мне заикнуться о борьбе, парень сразу заинтересовался. Сказал, что участвовал в юниорских состязаниях. Я поманил его пальцем, и тот согнулся, чтобы расслышать меня:

– Это прекрасно, сынок, но я имею в виду не борьбу, а профессиональный рестлинг. Знаешь, в чем их отличие?

Он не знал, и я совершил тяжкое преступление в отношении принципа «кейфеб» – сказал ему, что собираюсь нанять его для развлечения публики, что это всего лишь представление, и единственное, что в рестлинге реально, – это деньги. Деньги и мили, накрученные на спидометре автомобиля. «Этому научил меня Капитан Лу Альбано», – сказал я, но это имя не произвело на парня никакого впечатления. Тогда я спросил его, сколько он получает у Лонгтина, и продолжил расписывать сказочные перспективы, не забыв упомянуть о больших деньгах, что мы могли вместе заработать. Но Аво только без конца повторял, что бар закрывается, и елозил шваброй по полу, едва не задевая носки моих мокасин.

Только потом, гораздо позже, я понял, как мало повлияли деньги на его решение. Но тогда я не переставая твердил ему о долларах. Возможно, надо было попытаться соблазнить его чем-то другим – вниманием со стороны девушек, славой или необычайно пьянящим ощущением, что ты можешь заставить людей или обожать тебя, или ненавидеть. Но пока я распинался, Лонгтин вдруг вмешался в разговор из-за барной стойки:

– Так ты вроде собирался в Тусон?