Третье лицо - Денис Драгунский Страница 14

Юклин откупорил бутылку. Налил себе в стакан – там на столике стояли стаканы на стеклянном подносе, как всегда в гостиницах.

– А мне? – сказал Кафтанов.

– А тебе можно? – удивился Юклин.

– Можно, можно! – Кафтанов постучал ногтем по этикетке. – «Его же и монаси приемлют».

Третье лицо

коллизия

Разговор зашел о сексуальных домогательствах – о чем же еще говорить в интеллигентной компании, когда от политики всех тошнит, но дело Вайнштейна еще не утихло и раздаются все новые и новые обвинения по адресу известных персон?

Кто-то сказал, что это типичный случай антиисторизма. Каких-то тридцать лет назад нечто было обычным флиртом – а теперь считается недопустимым насилием. Да взять само слово «изнасилование»! Времена меняются в сторону все большего и большего уважения личности. Раньше изнасилованием считался насильственный секс в прямом и грубом смысле, а теперь это означает секс недобровольный. Просто вынужденный, и все тут. От и до. Даже легкий моральный напор типа «но ведь ты же моя жена!» – тоже своего рода изнасилование. Правда, супружеское, но все равно. «Это прекрасно и гуманно, – возразили ему, – но поди пойми, где граница добровольности? В конце концов, девяносто процентов всех наших поступков – вынужденные». Кто-то вспомнил о «культуре изнасилования». «Нас всех, мужчин и женщин, насилует государство! – сказал четвертый собеседник. – Rape State!» И он огляделся, гордясь таким эффектным словосочетанием.

Среди нас был один немолодой человек, Евгений Васильевич Н.

– Все это очень интересно и дает пищу уму, – сказал он. – Но позвольте я расскажу вам некий случай. Изумительная правовая и нравственная коллизия.

* * *

– Итак, – начал он, удобно расположившись на диване, – это было на самом излете брежневских времен. Но «лично дорогой Леонид Ильич» был еще жив, это я точно говорю, потом поймете почему. Кажется, это был восемьдесят первый год. Или весна восемьдесят второго.

Был у меня друг Юрка Грунский, парень веселый, добрый, хороший, но чуть мутноватый: путался с фарцой и сам фарцевал, хотя при этом учился на третьем курсе во вполне престижном вузе. Правда, некоторые именно поэтому звали его «четким парнем». Стыдно признаться, но мы любили Юрку еще и потому, что у него была огромная квартира на Кутузовском. В том самом доме нумер двадцать шесть, в боковом крыле. Конечно, квартира была не его, а покойного папаши, а покойный папаша был когда-то замом у Славского в Средмаше, потом в ЦК завсектором у Сербина и, как иногда с такими людьми случается, умер при неясных обстоятельствах. «Тихо скончался в автомобильной катастрофе», сравнительно недавно, ежели считать от того случая, о котором я хочу рассказать. А Юркина мама совсем помешалась на здоровье и по полгода жила то в Крыму, то в Пятигорске. Дышала свежим воздухом и пила минеральные воды. Так что Юрка жил в пятикомнатной квартире совсем один, ну и мы там клубились. Хотя по факту он жил, конечно, не один, потому что у него почти всегда кто-то ночевал.

* * *

Однажды нас собралось человек семь или восемь. Музыка, вино, трепотня. Дым столбом – все курят. Я смотрю: девчонок больше, чем ребят. Четыре на три. Или даже пять на три. «Ого! – думаю. – Значит, мне точно что-то обломится». Танцы начинаются. Приглашаю одну – нет, не обламывается. Я так нежно за талию, что-то заливаю, стараюсь прижаться, а девушка раз – и выскальзывает. С другой такая же история, я ее в танце беру за руку, пальчики перебираю, жду ответного пожатья – фигушки. Щекой трусь об ее ухо, опять что-то шепотом заливаю – ноль реакции: хихикает в ответ, но больше танцевать со мной не хочет. Ну а еще двух пытаться кадрить без мазы. Одна – Юрки Грунского постоянная. Мы пришли, а она уже нас встречает. «Здрасьте, как мы рады вас видеть!» – как бы за хозяйку, понимаешь ли… А вторая с Бобом, был у нас такой мальчик. Ну, неважно.

В общем, раз кругом такой афронт, я иду на кухню, взяв с собой полстакана водки с общего стола. Юрка мне рукой помахал, я раздраженно от него отвернулся. В кухне сел на табурет и сижу. Попиваю ее, проклятую, прихлебываю, хлебушком закусываю и думаю о своей невезучей жизни. Курю, разумеется. Наверное, полчаса так просидел.

Входит Юрка.

– Вот ты где, – говорит. – Ты чего?

– Да так, – говорю. – Скучно стало.

– Ой, хорош! Давай, иди общайся с девушками! Девушки скучают!

– Меня, – говорю, – девушки не любят! Сижу сочиняю письмо. Обращение во Всемирную лигу сексуальных реформ.

Это цитата из Ильфа-Петрова, если кто забыл. Из «Золотого теленка». А мы тогда знали.

Юрка ржет.

– Ладно, Паниковский! Не паникуй. Тебя некоторые девушки очень даже любят. Светка, например. Вот эта, беленькая. Ты ей понравился.

– Она меня отшила!

– Она просто стесняется, ты что! – Он глаза округлил и руками всплеснул. – Она мне сама только что сказала: «Какой этот Женя мальчик хороший, но какой-то робкий, зажатый!»

– Брось!

– Это ты брось, – говорит Юрка. – Давай допивай и иди ухаживай за девушкой.

Я допил водку из стакана. Потом, проходя мимо стола, еще хватанул коньяку и пошел искать ее по всей квартире. Смотрю, в прихожей одна девушка – та, что лишней оказалась, – сапоги надевает, а Юркина подруга с ней прощается этаким семейным тоном, прямо как законная жена со стажем, тю-тю-тю: «Мы так рады, что ты нас навестила!» Сунулся в одну дверь – там уже Боб на диване со своей. Сунулся в другую – там вовсе гардеробная. Открыл третью – вроде спальня Антонины Павловны, Юркиной мамаши. На кровати сидит эта самая Светка.

– Привет! – говорю.

– Еще раз здрасьте, – отвечает. – Сигареты принес?

Я выскочил, вернулся с пачкой сигарет и пепельницей. Чиркнул зажигалкой. Она спокойно выкурила сигарету, загасила окурок и вдруг обняла меня и поцеловала. Крепко и даже, я бы сказал, порывисто. Страстно, не побоюсь этого слова! Мы быстро разделись и – плевать на все! – покрывало скинули и под одеяло. В чистейшую хозяйскую постель! Хорошо было. Всё сделали. Полежали рядышком, отдохнули. Потом мне еще раз захотелось, но, видно, выпил много, возникли проблемы. Она меня быстро привела в готовность, и опять было очень хорошо, она целуется, стонет, бормочет – в общем, чувствую, девушка влюбилась!

С этим радостным чувством засыпаю, нежно обняв ее сзади за талию.

Просыпаюсь – девушки нет.

Натягиваю штаны, шлепаю на кухню. Там как раз Юрка Грунский воду пьет из чайника, прямо из носика. Время половина седьмого утра.

– А где Светка? – спрашиваю.

– Не знаю. – Он зевает. – Пойду еще подремлю. Воскресенье же.

* * *

Уходя, я спросил у Юрки ее телефон.

Позвонил тем же вечером. «Здравствуй, Света, это Женя». – «Кто-кто?» – «Ну кто, кто… Женя, мы вчера с тобой…» Бросает трубку. Я перезваниваю – трубку не берет. Я выждал час, снова звоню. «Светлана, ты почему говорить не хочешь?» – «Чего тебе надо?» – «Давай встретимся. Когда мы встретимся?» – «А шел бы ты!» – и снова бросает трубку.