Там, где в дымке холмы - Кадзуо Исигуро Страница 14

— Из достоверных источников.

— Это точно, — подхватил толстячок. — И твоя жена собиралась звонить в полицию и сообщить о запугивании на политической почве.

— Какая чушь. Кроме того, клюшек для гольфа у меня нет. Я их в прошлом году продал.

— Но «семерка»-то у тебя сохранилась, — заметил толстячок. — На прошлой неделе у тебя дома я ее видел. Не ее ли ты использовал?

— Что на это скажешь, Ханада? Так оно и было? — спросил Дзиро.

— Насчет клюшек для гольфа — это бред.

— Но ведь ты все же не сумел заставить супругу сделать по-твоему.

Бледнолицый пожал плечами:

— Это ее личное право — голосовать как ей вздумается.

— Тогда почему ты ей угрожал? — поинтересовался его приятель.

— Я пытался заставить ее всего лишь вникнуть в суть. Моя жена голосует за Йосиду только потому, что он похож на ее дядюшку. Типично для женщин. В политике они ничего не смыслят. И думают, будто могут выбирать государственных лидеров точно так же, как выбирают себе платья.

— И поэтому ты вразумил ее «семеркой», — заключил Дзиро.

— Это правда? — спросил Огата-сан.

С той минуты, как я внесла чай, он не проронил ни слова. Общий смех прекратился, а бледнолицый удивленно уставился на Огату-сан.

— Разумеется, нет. — Он вдруг перешел на официальный тон и слегка поклонился. — На самом деле я ее и пальцем не тронул.

— Нет-нет, — запротестовал Огата-сан. — Я хотел узнать — вы с женой голосовали за разные партии?

— Именно. — Ханада пожал плечами с неловким смешком. — А что я мог поделать?

— Простите. Я вовсе не собирался вмешиваться. — Огата-сан отвесил низкий поклон, бледнолицый ответил тем же.

Словно это послужило сигналом, трое молодых людей вновь со смехом завели разговор. Отставив политику, они принялись обсуждать коллег по службе. Разливая чай, я заметила, что печенье, принесенное мной с избытком, почти целиком исчезло. Я наполнила всем чашки и снова села рядом с Огатой-сан.

* * *

Гости пробыли час с небольшим. Дзиро проводил их до двери, а потом снова сел к столу.

— Поздно уже, — вздохнул он. — Скоро надо спать ложиться.

Огата-сан изучал шахматную доску.

— Фигуры, кажется, не все на месте. Конь точно стоял не на этом поле, а вон на том.

— Очень может быть.

— Я его туда и поставлю. Ты согласен?

— Да-да, отец, ты наверняка прав. Доиграем партию в другой раз. Я вот-вот пойду ложиться.

— А что, если сделать еще парочку-другую ходов? Партия и закончится.

— Нет, правда не хочется. Я очень устал.

— Да, конечно.

Я убрала шитье, которым недавно занималась, и стала поджидать ухода мужчин. Дзиро, однако, взял газету и начал читать последнюю страницу. Потом потянулся к печенью — на тарелке осталось одно — и рассеянно сунул его в рот.

— Может, все-таки стоит доиграть партию? — после паузы произнес Огата-сан. — Ходов понадобится всего ничего.

— Отец, я и вправду совершенно выдохся. А утром мне на работу.

— Да-да, конечно.

Дзиро вновь взялся за газету. Он продолжал жевать печенье, роняя крошки на татами. Огата-сан внимательно всматривался в доску.

— Очень странные вещи, — проговорил он, — рассказывает твой приятель.

— А? О чем это ты? — Дзиро не отрывался от газеты.

— О том, что они с женой голосуют за разные партии. Еще недавно такое и представить было нельзя.

— Вот именно.

— Странные вещи теперь творятся. Но, по-видимому, это и подразумевается под демократией. — Огата-сан вздохнул. — То, что мы с такой готовностью переняли от американцев, не всегда к лучшему.

— Ну да, несомненно.

— Посмотри, что происходит. Муж и жена голосуют за разные партии. Печально, если на жену нельзя в подобном случае положиться.

Дзиро продолжал читать газету.

— Да, это прискорбно.

— Женщины в наши дни лишены чувства преданности мужьям. Делают что хотят, голосуют за другую партию, если им вдруг вздумается. Все это в теперешней Японии стало обычным делом. Пренебрегают обязанностями — и все во имя демократии.

Дзиро мельком взглянул на отца, потом снова углубился в газету.

— Ты, бесспорно, прав, — заметил он. — Но ведь американцы явно принесли не одно плохое.

— Американцы — особенностей Японии они никогда не понимали. Ни на секунду. Их обычаи для Америки, может, и превосходны, но в Японии все иначе, совсем иначе. — Огата-сан снова вздохнул. — Дисциплина и преданность — вот что когда-то сплачивало Японию. Это, вероятно, звучит непривычно, но это так. Людей связывало чувство долга. Долга по отношению к семье, к властям, к стране. А теперь вместо всего этого — толки о демократии. Когда люди хотят стать эгоистами, забыть о своих обязанностях — тут же слышишь про демократию.

— Да, ты, бесспорно, прав. — Дзиро зевнул и поскреб щеку.

— Возьмем, например, то, что случилось в моей профессии. Существовала система, которую мы годами создавали и лелеяли. Явились американцы и ее обрушили, снесли напрочь, не задумываясь. Решили, что наши школы должны походить на американские, а дети должны обучаться тому, чему американские дети обучаются. И японцы все это приветствовали. Приветствовали, вдоволь порассуждав о демократии. — Огата-сан покачал головой. — Много хорошего уничтожено в наших школах.

— Не сомневаюсь, что это так. — Дзиро снова глянул на отца. — Но в старой системе были явные пороки — в школах, как и повсюду.

— Дзиро, откуда ты это взял? Вычитал где-нибудь?

— Это всего лишь мое мнение.

— Ты это в газете у себя прочитал? Я всю жизнь посвятил обучению молодежи. А потом на моих глазах американцы все разрушили. Сейчас в школах творится просто что-то невероятное — то, как детей учат себя вести. Просто из ряда вон. А многому теперь вообще не учат. Знаешь ли ты, что дети, которых сегодня выпускают из школы, понятия не имеют об истории собственной страны?

— Да, это, конечно, жаль. Но мне со школьных лет запомнились какие-то странные вещи. Помню, например, как меня учили, будто Япония сотворена богами. Что нация наша — божественная и величайшая. Учебник надо было вызубривать дословно. Если теперь чего-то нет, велика ли потеря?

— Нет, Дзиро, все не так просто. Ты явно не понимаешь, как все это воздействовало. Все далеко не так просто, как ты полагаешь. Мы посвящали себя тому, чтобы надежно передавать из поколения в поколение надлежащие качества, воспитать в детях правильное отношение к родине, к своим собратьям. Япония обладала некогда духовной силой, и эта сила сплачивала нас воедино. И только представь, каково быть мальчиком сейчас. В школе ему не прививают никаких ценностей — кроме разве что одной: эгоистически требовать от жизни все, что заблагорассудится. Он возвращается домой и видит, как родители ругаются из-за того, что мать не желает голосовать за партию, которую поддерживает отец. Ситуация критическая.