Прощай, мисс Совершенство - Сара Барнард Страница 14

Лицо Боба странно мрачнеет:

– Слово «любовь» тут не подходит.

Мы немного молчим. Я наблюдаю, как сосредоточенно он окучивает кусты, время от времени протягивая руку, чтобы выдернуть сорняк. Через несколько минут он заговаривает снова:

– Родители хотят, чтобы их дети были в безопасности. И часть работы – это подготовить детей к миру и тому, какие люди могут им попасться. Если бы на месте Бонни оказалась ты, я бы решил, что не справился со своим заданием. Не подготовил тебя.

– Если бы это была я, ты мог бы винить во всем мою жизнь до того, как меня удочерили.

Я хотела пошутить, но Боб хмурится:

– Став твоими родителями, мы взяли на себя и твое прошлое тоже. Я бы не смог винить никакое «прошлое». Я думаю, что от этого бы стало только хуже. Словно я дважды подвел тебя.

– Ты как-то много думаешь о том, что меня подводишь.

На сей раз он смеется от души:

– Ну, такова родительская доля.

Обычно я стараюсь не рассказывать людям, что меня удочерили. Во-первых, не их дело, а во-вторых, часто они реагируют так, словно речь идет не о моей реальной жизни, а о какой-то диковине. Они вечно допытываются, что случилось и как я жила раньше, хотя это тоже совершенно их не касается. Люди думают, что в сиротах есть что-то увлекательное. Может, из-за того, что в фильмах их часто усыновляют богачи, – и потом их ждет жизнь, полная приключений. (Спасибо, Оливер! Спасибо, Энни!) На самом же деле все, конечно, сложнее. И денег обычно куда меньше. А соцработников, наоборот, больше. Ничего волшебного в усыновлении нет, уж поверьте.

– Так на что это было похоже? – спрашивала раньше Бонни таким тоном, словно сейчас узнает что-то очень важное, поэтому готовилась Очень Внимательно Слушать.

На что это похоже? На соцработников, притулившихся на нашем обшарпанном диване и улыбавшихся мне усталыми глазами. На бесконечную вереницу незнакомых спален и взрослых людей, которые называли меня «Иди» и пытались накормить едой, которую я никак не могла в себя запихнуть. На плач моей оборванной мамы, когда меня вырывали из ее рук и уносили, а потом возвращали, когда она приводила себя в порядок… Когда, словно побывав на автомобильной мойке для людей, она прижимала меня к себе, все еще плача. Это грязная одежда и голод и легочная инфекция из-за плесени в стенах. Это мы с мамой против всего мира – только я и она. Я была ее драгоценной малышкой – но, видимо, недостаточно драгоценной. Я всегда была недостаточно хороша. Это то, как она прижимала меня к себе, когда меня забирали в очередной раз. То, как она держала меня, когда меня возвращали обратно.

– Да я толком и не помню, – отвечала я Бонни. – Я была совсем мелкой.

Моя мама совсем не плохая. Она меня не обижала и не била, но мы с Дейзи росли с ней как сорная трава. Она просто не умела следить за детьми. Некоторым людям такое просто не дается, и это не их вина. Она наркоманка и, по правде говоря, за собой следить тоже совершенно не могла. Она родила меня, когда ей был двадцать один год, и она жила совершенно одна – без родителей, без близких. Мой папа – кем бы он ни был – тоже исчез и ничем ей не помогал.

Я никогда его не видела. Знаю только, что его зовут Луис и что он родом из Бразилии. Вот и все. Я не знаю, как они с мамой познакомились, не знаю, провели они вместе одну ночь или знали друг друга дольше. Не знаю даже, как он выглядит. И маму тоже спросить не могу, разумеется. Но кто знает, может, когда я вырасту и она избавится от зависимости – такое ведь бывает! – мы подружимся и сможем поговорить об этом. Она расскажет, как лукаво и по-доброму он улыбался, как пил пиво «Корона», как, глядя на меня, она вспоминает о нем.

А может, этого не случится. Ну и не страшно. У меня есть Боб, который посадил для меня розовый сад и показал, что семянки львиного зева похожи на маленькие черепа. И Кэролин, которая при помощи карандаша и бумаги создает целые пейзажи. Есть родственники по крови, а есть семья.

И не всегда эти два понятия совпадают по значению.