Коридоры власти - Чарльз Сноу Страница 13

— Реджи, а вы что посоветуете?

Коллингвуд никогда сам не вступал в разговор, ждал, чтобы его спросили.

— Забудьте. Пусть об этом у вашего сына голова болит.

Ощущение нереальности пошатнулось. Я вспомнил, как четверть века назад сиживал в богатых домах и выслушивал излияния приятелей. Наследники старинного великолепия, они высказывались в том смысле, что ни одно фамильное гнездо не продержится до нашей зрелости. Выходит, ошибались. Дианины гости говорили так, будто упадок в принципе невозможен. Не исключено, у них имелись оправдания.

Я не сводил глаз с Коллингвуда. Мне уже доводилось с ним пересекаться, но в другой обстановке. Помню, при первой встрече я был совершенно потрясен — и озадачен. Ибо Коллингвуд производит впечатление кого угодно, только не политика.

Он красивый мужчина — природа не отдохнула ни на ширине его плеч, ни на цвете лица. Кожа радует свежестью, глаза сверкают, словно синий кварц, яркие, непроницаемые. Впечатление, однако, что на избранном поприще ему нелегко, ибо всякая осмысленная фраза, что в публичном выступлении, что в частной беседе, дается Коллингвуду с огромным трудом. В качестве спикера Коллингвуд не просто неуверен и косноязычен — он как бы дает понять, что, поскольку ораторское искусство как таковое ему неинтересно, он и будет упорствовать в косноязычии. В частных беседах Коллингвуд неуверенности не проявляет ни на йоту — что, впрочем, ничуть не способствует проявлению красноречия. Он не может — или не считает нужным — заводить какой бы то ни было разговор. Не правда ли, своеобразный изъян для политика?

И все же Коллингвуд не ошибся в карьерном выборе. Состоятельный землевладелец, он в свое время занялся торговым банковским делом — и преуспел. Вскоре банковское дело ему наскучило. Он увлекся политикой. Если политика подразумевает публичные выступления — что ж, и у розы есть шипы.

Коллингвуд имеет вес в кабинете, а паче того — в своей партии; вес куда больший, чем его коллеги, казалось бы, куда как тщательно подготовленные природой к таковому поприщу. Вот почему в тот вечер я взволновался, услышав (впрочем, не исключено, что мне просто почудилось) реплику, брошенную Коллингвудом Диане, реплику, которой Коллингвуд выразил сомнение в чете Квейф. Конечно, поручиться я не мог — во время ужина, да еще когда слушаешь соседа по столу (в моем случае миссис Хеннекер), надо обладать особыми навыками, чтобы улавливать оттенки. Но если Коллингвуд настроен против Роджера, дело серьезное для всех нас. Тут миссис Хеннекер атаковала меня своими планами написать биографию покойного мужа, контр-адмирала, с которым в совете адмиралтейства, по ее словам, обошлись крайне возмутительно.

Напротив меня Кейв, известный гурман, ел почти с отвращением; впрочем, поскольку в его случае количество может в принципе перейти в качество, он ел одновременно и как больной булимией, и как проголодавшийся ребенок.

И снова от особ, приближенных к хозяйке вечера, потянуло осуждением. Человек, имени которого я не расслышал, испытывал некие затруднения. Лорд Бриджуотер, полнокровный, с головой в форме ананаса, заметил:

— Он нас позорит — вы понимаете, в каком смысле.

— Так дело не пойдет, — ответил на это Коллингвуд.

Чуть позже, одновременно с пояснениями относительно контр-адмирала, снова раздался голос Коллингвуда:

— Надо его остановить.

Я понятия не имел, о ком речь. А также что за проблемы у этого человека. Я понял только, что проблемы не из категории любовных. В противном случае Диана проявляла бы признаки веселого предвкушения, а прочие гости не кроили бы такие осуждающие и мрачные мины. Несмотря на публичные заявления, подчас резкие, граждане этой категории к интрижкам едва ли не терпимее всех прочих. Вот публичного скандала они не простят, это да; периодически они даже особые правила поведения вырабатывают. Зато если интрижка не всплывает на поверхность в их кругу или в кругу, с которым их круг соприкасается, тогда никому до развлечений ближнего дела нет. Разводы и у них бывают — в тот вечер за столом присутствовали несколько человек, развод переживших; Маргарет в том числе. Дианин племянник вообще был замечен в Сент-Джеймс-парке домогающимся гвардейца. За столом тем временем проводили мысль о злополучности обсуждаемого.

Атмосфера искрила. Как это странно, в один голос сказали мы с Маргарет, когда остались наедине.

На следующее утро, в макинтоше и резиновых сапогах, я вышел под дождь с Монти Кейвом. Все время прогулки Кейв был поглощен — мне казалось, что грустными мыслями. Жаль, мы недостаточно коротко знакомы, думал я, — тогда можно было бы его порасспрашивать. Внезапно Кейв будто проснулся:

— Согласитесь, Льюис, Диана демонстрирует симптомы весьма странных пристрастий в современной музыке. Уж не под влиянием ли мистера Робинсона? Неужели она может под вкусы любого подделаться? И вообще: что это за идиотские клички — она их всем прицепила? Что это за Сэммикинс? Что за Боббити? А вот если вас станут называть Льюикинсом? Или уже называют, в узких кругах, уточнил Кейв с живостью толстяка.

Он не успокоился, пока мы не заговорили о политике. Тут Кейв проявил себя обладателем ясного ума, живого воображения и неожиданного человеколюбия. Впервые до меня стало доходить, как он зарабатывает репутацию.

Заискрило опять, едва ли не ощутимее вчерашнего, едва прибыли Квейфы. Я перехватил взгляд Маргарет — жаль, не поговорить, пока дома не окажемся. Однако вскоре я понял — волнует меня вовсе не эта невозможность, а совершенно другое обстоятельство. Дело в том, что перед самым обедом я наткнулся на Каро и Диану — они пили виски и обсуждали необходимость «свержения» Гилби.

— Льюис, вы ведь в теме! — воскликнула Диана. — Согласитесь, от старого Буши (так она называла Гилби) нам никогда толку не было.

Я сел и произнес:

— Вряд ли он ставил себе такую цель.

— Вот только не надо лояльничать, — сказала Диана. — Он бравый офицер кавалерии; он женился бы на актрисе, если бы ему позволили, но он своего потолка достиг. И вам это известно.

— Он никогда не женился бы на актрисе, потому что таких снобов свет не видывал, — подхватила Каро.

— Думаете, святые отцы вмешались бы? — продолжала Диана. Гилби из католической семьи; в представлении Каро и Дианы, это основной признак ископаемости. Повышенные тона, имевшие цель свести разговор к уровню перемывания косточек двумя дилетантками, не скрывали — не могли скрыть — того факта, что Диана и Каро отлично понимают друг друга и суть — и под «свержением» разумеют свержение.

— Все дело в том, — говорила Диана, — что он не на своем месте. А мы не можем позволить себе такую роскошь, как человек не на своем месте.

Она взглянула на Каро оценивающе, как на привлекательную женщину двадцатью годами моложе себя, как на привлекательную женщину той же степени амбициозности — иными словами, как на союзницу, надежную и сильную.

— Я вам больше скажу, — жестко добавила Диана. — Реджи Коллингвуд тоже считает, что мы не можем себе позволить такую роскошь, как Гилби.