Практическое демоноводство - Кристофер Мур Страница 13

Вёрджил Лонг вылез из-под капота “импалы”, вытер руки о комбинезон и поскреб четырехдневную щетину. Трэвису он напоминал жирного хорька, страдающего чесоткой.

– Так ты думаешь, это радиатор? – спросил Вёрджил.

– Радиатор, – подтвердил Трэвис.

– А похоже, мотору хана. Работал больно тихо, когда ты подъехал. А это нехороший признак. Кредитка есть?

Вёрджил как никто другой умел ставить неверные диагнозы двигателям. Когда он имел дело с туристами, стратегия обычно сводилась к тому, что он начинал заменять одну деталь за другой, пока проблема не решалась или не заканчивались деньги на счету клиента – смотря что происходило раньше.

– Когда я подъехал, он вообще не работал, – возразил Трэвис. – И кредитки у меня нет. И все дело – в радиаторе, честное слово.

– Послушай, сынок, – протянул Вёрджил. – Я уверен, ты знаешь, о чем говоришь, но у меня на стенке висит сертификат с завода Форда, где написано, что я – мастер по ремонту автомобилей. – Вёрджил ткнул жирным пальцем в домик станции обслуживания.

Одна стена там была завешена дипломами в рамочках, среди которых выделялся плакат с обнаженной женщиной, сидящей на капоте “корвета” и полирующей себе интимные места шарфиком, что призвано было способствовать торговле машинным маслом. Вёрджил приобрел сертификат мастера по ремонту автомобилей у некой конторы в Нью-Гемпшире: два сертификата за пятерку, шесть за десятку и пятнадцать – за двадцатку. Вёрджил раскошелился сразу на двадцатидолларовый комплект. Те, кто давали себе труд прочесть все, что там написано, с некоторым удивлением обнаруживали, что единственная станция техобслуживания и автомойка в Хвойной Бухте имела квалифицированного механика по ремонту снегоходов. Снега в Хвойной Бухте не было никогда.

– У меня “шевроле”, – сказал Трэвис.

– На них у меня тоже есть сертификат. Тебе, наверное, новые фланцы нужны. Радиатор – это просто симптом, как разбитые фары. А если только симптомы лечить, болезнь переходит в запущенную. – Вёрджил когда-то услышал такую фразу в медицинской программе по телевизору, и ему понравилось, как она звучит.

– Сколько стоит починить один радиатор?

Вёрджил вгляделся в черные пятна тавота на полу, точно по их очертаниям каким-то мистическим методом – видимо, бензомантией – можно было назвать цену, что не отпугнула бы этого смуглого юнца, но самому механику бы гарантировала непомерную почасовую оплату.

– Сто баксов. – Сумма звучала приятно и кругло.

– Отлично, – ответил Трэвис. – Чините. Когда я смогу забрать машину?

Вёрджил снова сверился с пятнами тавота. На его физиономии всплыла счастливая панибратская ухмылка:

– Полдень подойдет?

– Прекрасно. У вас тут бильярдная имеется? И где можно завтрак перехватить?

– Не-а, бильярдной нету. “Пена дна” открыта – это дальше по улице. Там есть пара столов.

– А завтрак?

– В этой части города работает только кафе “Г. Ф.” – один квартал от Кипарисовой, если от “Пены” идти. Но туда только местные ходят.

– Что – меня не обслужат?

– Обслужат. Только меню там такое, что... В общем, сам увидишь.

Трэвис поблагодарил механика и зашагал в сторону “Г. Ф.”. Невидимый демон тащился следом. Проходя мимо мойки машин, Трэвис увидел высокого мужчину лет тридцати – тот выгружал из старого пикапа пластмассовые корзины для белья. В корзинах позвякивала грязная посуда. Казалось, мужчина с большим трудом попадает монетами в щель автомата.

Глядя на него, Трэвис задумчиво произнес:

– Знаешь, Цап, я почти уверен, что в этом городе процветает инцест.

– Может, у них это единственное развлечение, – согласился демон.

У человека на мойке, наконец, заработал брандспойт, и он принялся водить сильной струей воды по корзинам с тарелками. При каждом взмахе водомета он повторял:

– Никто так не живет. Никто.

Брызги ветерком донесло до Трэвиса и Цапа, и в мороси проступили контуры демона.

– Я тааа-йууу, – взвыл Цап, идеально копируя злую колдунью Бастинду.

– Пошли, – сказал ему Трэвис, быстро выходя из водяного облака. – Нам до полудня еще сотню баксов раздобыть нужно.

Дженни

За два часа с тех пор, как Дженни Мастерсон приступила к работу, она умудрилась уронить поднос со стаканами, перепутать заказы для трех столиков, насыпать в солонки сахар, в сахарницы – соль и облить горячим кофе двух посетителей, прикрывших руками чашки в знак того, что добавки им не хочется. Заведомо глупый жест с их стороны, решила Дженни. Но хуже всего то, что обычно свои обязанности она выполняла безупречно. А еще хуже – что все корчили понимающие лица.

– У тебя сейчас трудное время, милочка, все в порядке.

– Развод – это всегда трудно.

Утешения звучали в диапазоне от “жалко, что вы не помирились” до “все равно он пьянь никчемная, туда ему и дорога”.

С Робертом они расстались лишь четыре дня назад, но вся Хвойная Бухта уже об этом знала. И вовсю сыпала соль на раны. Лучше бы позволили ей пережить все в одиночку, а не гнали сквозь строй соболезнований. Дженни мутило от отвращения. Точно у нее на лбу каленым железом выжгли слово “развод” – только чтобы горожане навалились на нее изголодавшимися амёбами.

Когда о пол ударился второй поднос со стаканами, она замерла посреди осколков, пытаясь перевести дух, – и не смогла. Нужно что-то сделать – заорать, разрыдаться, хлопнуться в обморок. Она же просто стояла, парализованная, а ее помощница сметала осколки в совок.

На плечи ей опустились костлявые руки. У самого уха раздался голос, доносившийся, казалось, откуда-то издалека:

– У вас просто приступ беспокойства, дорогая моя. Он пройдет. Успокойтесь и дышите глубже.

Дженни почувствовала, как руки подталкивают ее через кухню к кабинету.

– Садитесь и опустите голову между колен. – Она позволила усадить себя в кресло. Сознание обесцветилось, дыхание застряло в горле.

Костлявая рука поглаживала ее по спине.

– Дышите, Дженнифер. Я не желаю, чтобы вы покидали этот бренный мир посреди утренней смены. У нас завтрак.

Через секунду перед глазами прояснилось, она подняла голову и посмотрела на Говарда Филлипса, хозяина кафе “Г. Ф.”.

Перед ней стоял высокий человек, больше всего напоминающий скелет, – в неизменном черном костюме и высоких ботинках на пуговицах по моде, отошедшей в прошлое сто лет назад. Если не считать темных запавших щек, кожа Говарда была совершенно белой, как у трупного червя. Роберт однажды выразился, что Г. Ф. похож на церемонийместера на фестивале химиотерапевтов.