Кандагарский излом - Райдо Витич Страница 13

Мне было уже девятнадцать — лезть через забор не позволяла гордость, как она же не позволяла быть одной из оголтелой толпы любительниц военной формы. Мы пошли другим путем — другим КПП. Пока толпа недалеких малолеток теснила дежурных, мы с подругой, сверкая идеальными ножками, обтянутыми черными колготками, в мини (уж короче некуда!) юбочках, оживленно беседуя и мило улыбаясь светскими, немного снисходительными улыбками, одаривали столь же снисходительно-надменными взглядами курсантов, дежурящих уже без комсостава, и шли дальше. В пяти случаях из десяти нам удавалось это легко, в трех из оставшихся пяти приходилось зависнуть у пропускного пункта минут на десять-двадцать. В зависимости от возраста дежурного, чтоб пофлиртовать с ним, очаровать, наобещать, дать не известный никому в городе номер телефона и идти дальше. В двух случаях из десяти мы вынуждены были развернуться и покинуть территорию училища.

Процент промаха был невелик, а дискотеки стоили риска. «Веселые ребята», «Модерн токинг», Си-Си-Кейч, светомузыка, стройные парни в курсантской форме, девочки с цыплячьими ножками в кофточках «летучая мышь», мини-юбках и подводкой глаз до висков — восьмидесятые гремели, столь же бесшабашные, как наша юность.

Со своим избранником я встретилась не на дискотеке. Нас не свела музыка группы «Мираж». Он не просил у меня телефон в паузе между песнями, а я не осыпала его китель блестками польского лака для волос, тесно прижимаясь к его груди во время медленного танца.

Я вообще не нашла ничего стоящего внимания, но зато приобрела опыт и знания. Я поняла, что мальчики в военной форме ничем не отличаются от мальчиков в костюмах и отглаженных рубашках. Что те, что другие еще готовятся стать мужчинами, и поэтому хамоваты, неуверенны и ветрены — даже не в силу характера, а в силу неготовности взять на себя ответственность за другого человека.

Впрочем, раз в год все радикально менялось, и вчерашние мямли, рохли и ловеласы превращались в «мусорщиков». Любые сомнения перекрывало жгучее желание получить хорошее распределение и попасть на Запад или, в крайнем случае, Монголию. Но для этого им нужен был один, казалось бы, незначительный, даже не человек — предмет — жена. То, о чем они не помышляли четыре курса, начинало тревожить на пятом. Вволю погуляв и покуражившись перед девочками, они начинали спешно подыскивать себе партию. Виват, если хватало ума озаботиться раньше, если успевали, но процентов двадцать упускало момент, затянув с женитьбой до последнего. Именно этот процент, как беркуты, накидывался на все более-менее внешне приемлемое население женского пола. Маячивший перед ними военный городок Зады-Бердинска или сопки Читинского гарнизона, где на много километров вокруг только суслика и сыщешь, пугали их больше, чем узы Гименея с незнакомой девицей.

Многие из моих сокурсниц, чьей идеей-фикс было выйти замуж за военного, всеми правдами и неправдами пробирались именно на выпускные вечера и получали долгожданные предложения руки и сердца — когда после первого же медленного танца, а когда и прямо в раздевалке у туалета, не успев сменить сапожки на модельные туфельки.

О, как осчастливленные девушки гордились своим достижением! С каким пафосом сообщали о смене своего статуса! И обязательно акцентировали внимание на том, что выходят замуж за военного. И пусть неказистого, лопоухого, низкорослого, а зачастую и туповатого — неважно. Они добились, чего хотели — восхищенных завистливых взглядов своих сверстниц, сокурсниц. Брак с военным был очень престижным.

Мой курс подивил меня. Начиная с января каждую субботу однокурсницы выходили замуж и приезжали в институт по новозаведенной традиции, чтобы поцеловать препода или декана в зобу сведенных от благодарности к нему чувств, на деле же — показать всем своего мужа — в военной форме при параде, а также свое шикарное свадебное платье и разряженную свиту.

Моя подруга Викуся вздыхала и сохла от зависти, я скатывалась в сарказм, прекрасно понимая, что ждет гордых невест в замужестве. Идеализм подвел не одну и не десять, а романтика военного кителя и погон прекрасна, пока милый учится, а ты живешь в родном городе с родителями, крутишься в знакомом и близком тебе обществе.

Я видела не лучащиеся счастьем физиономии гордых принцесс в воздушных платьях, а неухоженных одиноких жен в неустроенных общежитиях военных городков. Их участь была незавидна, планида нелегка, и выдержать тяготы жизни офицерской жены, по моему глубокому убеждению, могла лишь та, которая действительно любила, а таких были единицы. Что ждало тех, что выскочили за погоны и статус, было ясно, не имея под рукой карт Таро — дрязги, озлобленность, неврастения, любовники, развод и билет до родного города…

Мне отчего-то было их не жаль, я жалела мальчиков, которые, не став мужчинами, становились мужьями. Они еще не знали, что за служба их ждет, а уже обременяли себя, получая в лице жену не поддержку, а обузу и петлю на шею.

К апрелю свадьбы сошли на нет, а меня, как никогда остро, обуяло желание завербоваться на службу и желательно в «горячую точку» — в Афган. Уж там-то, была я уверена, сопляков нет, и я встречу настоящего мужчину, воина — свою любовь. Ну, а если нет — реализую свое желание быть нужной Родине и поддержу, помогу, встану рядом с бойцами, плечом к плечу.

Господи, как я была глупа…

В одно прекрасное, солнечное апрельское утро мы с Викой, которая с энтузиазмом ухватилась за идею уехать в прайд горячих и мужественных защитников интернациональной идеи, цокая каблучками по асфальту, подходили к зданию военкомата. На этот раз остановить меня было невозможно — мне было без пяти двадцать один, и рядом была верная Викуся, которая воспылала идеей выполнения гражданского долга настолько, что быстро нашла входы и выходы в столь строгое заведение, как военный комиссариат. На этот раз нам не улыбались, как наивным дурочкам, — нас исследовали. Долго беседовали, оглядывали, заставили побегать, собирая кучу документов, и пройти не одну медкомиссию. Мы стоически преодолели все преграды и были наконец зачислены вольнонаемными служащими в 40-ю армию, получили на руки предписание.

Как мы были счастливы, глупые девчонки… Мы буквально прыгали, оглушая визгами коридор военкомата, мы чуть не плакали от радости, сжимая в руках документы.

Мы не шли — летели домой.

Я почти не замечала слез мамы, ворчания и попыток давления отца. Я еще не знала, что вижу их последний раз, как и родной город, который расцветал первыми одуванчиками, первой зеленью на деревьях. Я собиралась, я наконец добилась своей цели и послезавтра уже осуществлю свою мечту, свое призвание, то, к чему готовила себя с детства.

Я слабо помню расставание с родителями, оно прошло в бреду, в пылу и дыме предстоящих свершений, предчувствии чего-то великого, памятного. Я была пьяна от одной мысли, что еду в Афганистан. Я! Еду! В Кабул! И буду! Служить! Родине!..

Пересадки, инструкции, проверки, духота и мельтешение лиц, лычек, транспорта, казенных, пропахших дешевым табаком и потом помещений — быстрая смена декораций утомила, добавила тумана в голову, как пьяному дыма от водки. Возбуждение, ударившее нам в голову еще дома, спадало, раздавливая нас усталостью, но мы стойко держались, во все глаза глядя вокруг. Нам еще были непонятны странные взгляды солдат и военных, которые они бросали на нас. И хоть мы понимали, что за ними скрыто нечто циничное, не признавались в этом ни себе, ни другу другу.