А еще я танцую - Жан-Клод Мурлева Страница 13

(Кстати, если планируете переезд, постарайтесь выбрать для обитания место с радостным и солнечным названием — до сих пор вы демонстрировали редкостный дар поступать наоборот. Боюсь, вздумай вы поселиться под Парижем, очутитесь в пригороде под названием Ой.)

Р. S. Да, чуть не забыл. Я сгораю от нетерпения узнать, что же произошло в вашем сыром доме пятьдесят четыре года назад!

11 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой друг!

Для начала — немного юмора. Сегодня утром я поехала на станцию техобслуживания, продлевать техпаспорт на свою (очень старую) машину. Заполняла формуляр, и вдруг расхохоталась в голос. Попробуйте угадать, какие буквы значатся у меня на номерах! Спорю на что угодно, не угадаете. VGT!^[5] А я раньше никогда не обращала на это внимания!

Да уж, сигналы так и сыплются на меня со всех сторон. Похоже, мне, чтобы выбраться из тупика, в котором я слишком долго прозябаю, и машину придется сменить. Даю вам слово, что никогда не перееду в Ой (неужели на свете действительно есть место с таким идиотским названием?), а тем более — в какой-нибудь Ай. Предложите, пожалуйста, что-нибудь получше!

Но, надеюсь, вы отметили, что я засмеялась. Смех, признаю, получился малость натянутым, но все же! Или это не считается?

А теперь приступим к главному — к Вере.

Когда вы только намекнули на существование своей четвертой жены и сказали, что, стоит вам заговорить о ней, у вас в мозгу словно «включается кнопка», я сразу догадалась, что между вами произошло что-то серьезное и болезненное. Не стесняйтесь рассказать мне об этой странице вашей личной жизни. Пожалуйста! Для меня это будет залогом доверия, важного до такой степени, какую вы и представить себе не можете, и я, трепеща от волнения, надеюсь оказаться его достойной. В любом случае не сомневайтесь: я глубоко сочувствую вашим страданиям.

По поводу вашей Веры у меня к вам тысяча вопросов. Вы пытались ее разыскать? Например, в Италии, ведь это ее родина? Что говорят трое ее детей? Вы по-прежнему с ними общаетесь? Вы обзвонили больницы? Или санатории — иногда люди, переживающие депрессию, находят в них себе убежище?

Как бы то ни было, вы потеряли свою музу, а вместе с ней лишились большого куска своего сердца; теперь я лучше понимаю, почему ваше перо дало и продолжает давать сбои. Не думаете ли вы, что в один прекрасный день, узнав причины, подтолкнувшие Веру исчезнуть таким странным образом, вы снова обретете вдохновение и огонек, наполняющий вашу жизнь смыслом, разгорится с новой силой?

Но интуиция подсказывает мне, что в ожидании этого дня вы должны сделать нечто такое, что удивит вас самого. Например, почему бы вам не попробовать писать детские сказки? Вы живете один в пустом доме, перед своим опустевшим (подозреваю, что в это время года он точно опустел) бассейном, со своим чертовым котом, своими душевными муками, сомнениями, хандрой шестидесятилетнего мужчины и пятилетним внуком, с которым делите двухэтажную кровать. Что вам еще надо? Сочините что-нибудь для него! Считалочку! Детские стишки! Историю в картинках! Занимательную азбуку! Сказку про злого волка! Или про доброго кролика! Представьте на минуту, с какой гордостью ваш внук принесет в детский сад книжку, написанную его дедушкой!

Ладно, кажется, я увлеклась.

Но, видите ли, это все из-за того, что я неравнодушна к детям. Они переворачивают мне душу и сердце. Заставляют сходить с ума от любви. И от печали.

Не собиралась вас в это посвящать, но рассказ о том горе, каким стало для вас исчезновение Веры, всколыхнул во мне собственные воспоминания.

Постараюсь покороче. Извините за телеграфный стиль — все, что надо, вы прочитаете между строк.

Двенадцать лет назад у нас с мужем родился ребенок.

Мне было двадцать два года, и я только что похоронила отца. Через три месяца и восемь дней на свет появился мой сын. Филимон.

Мужа я к тому времени успела разлюбить. Он вел себя грубо — по-моему, я вам об этом уже говорила.

Филимон родился с сердечной недостаточностью. Он прожил ровно семнадцать дней.

Я чуть не свихнулась. Меня на несколько месяцев определили в так называемый санаторий — вам не надо объяснять, что это было за заведение. Там меня с утра до ночи накачивали антидепрессантами. А потом я каким-то чудом вынырнула на поверхность.

Чуть собравшись с силами, я развелась с мужем. И — никому не нужная, без гроша в кармане — переехала к матери, то есть сюда, в этот самый Ле-Клуатр.

Мы с матерью прожили вместе почти девять лет.

Благодаря ей я постепенно пришла в себя. Посещала психоаналитика. Поступила учиться — на заочное отделение. С головой погрузилась в учебники и другие книги, хваталась за что угодно, лишь бы не думать о том, что со мной случилось. Получила диплом и наконец начала работать. Первое время в одной общественной организации, потом открыла свое дело.

В прошлом октябре моя мать скоропостижно скончалась при обстоятельствах, о которых я расскажу вам как-нибудь потом. Я повесила на дверь своего кабинета табличку «Нет по причине похорон»^[6] — как в песне Брассенса («Завещание», слышали ее?). И больше туда не возвращалась.

Теперь вы знаете (почти) все. Кроме того, что касается пресловутого пакета, который я отправила вам около месяца назад. Спасибо, что все еще не вскрыли его. Во имя дружбы, благотворной для нас обоих, осмелюсь попросить вас не делать этого и впредь.

Что-то я ужасно разволновалась — из-за того, что рассказала вам о Филимоне и своей матери. О своих утратах.

Поймите, милый Пьер-Мари, разве могу я поделиться этим с директором банковского отделения? История-то совсем не гламурная. Вряд ли она ему понравилась бы.

При всем при том я не теряю надежды когда-нибудь встретить человека, который полюбит и мои округлости, и мои угловатости. Если эта жемчужина попадется мне до того, как станет слишком поздно, я бы очень хотела подарить своему Филимону братишку или сестренку. Но пока что у меня другие заботы. Прежде всего я должна провести расследование по поводу того, о чем мне сообщила моя тронутая Одетта. Займусь этим на неделе и буду держать вас в курсе.