Небелая ворона - Бенджамин Леберт Страница 13

«Он придет сюда», — сказала она. «Мне все равно», — ответил я тихо. А потом прошептал, больше для себя, чем для нее: «Я с тобой. Я останусь с тобой». Ладонью я начал гладить дверь. А потом повернулся и прислонился к ней спиной. И медленно опускался до тех пор, пока в конце концов не оказался на полу. Дерьмо прилипло к заднице. Начало жечь.

«Ты меня впустишь?» — «Все кончено, Генри, все кончено». Но я ее не слышал. Ее голос звучал приглушенно и как будто издалека. «Боже мой, Кристина, — бормотал я, — Боже мой, я люблю тебя». — «Он придет сюда. Держись от него подальше! Уходи от него! И от меня уходи! Если он придет сюда, я вызову полицию. И тебе советую, если он вдруг придет к тебе. Генри? Ты еще здесь?»

Я вскочил и забарабанил кулаками в дверь. «Открывай! — орал я. — Немедленно открывай!» Я зарыдал. Слезы катились по лицу. Перед глазами все расплывалось. Дверь я воспринимал как нечто белое, мелькающее прямо передо мной. Я колотил по ней обоими кулаками, в кости что-то щелкнуло, появилась сильная боль. И все равно я не останавливался. «Впусти меня! — рычал я. — Давай вдвоем найдем такое место, где мы не будем одиноки. Такое место должно быть. Мы его найдем. Вместе. Черт подери, открывай же!»

«Ты не понял, что она тебе сказала? — услышал я из-за ее двери мужской голос. Говорил кто-то незнакомый. — Детка, двигай домой! Для тебя это самое лучшее. Здесь тебе нечего делать. Кристине сейчас хорошо. Все кончено, ты слышал? Все кончено».

Когда голос замолк, я больше уже ничего не говорил. Просто стоял, и всё. А потом развернулся и спустился на одну ступеньку, а потом еще на одну, а потом побежал вниз. А что бы сделал ты?

«I'm a joker, I'm a smoker, I'm a midnight talker, play my music in the sun», — думаю я. Старые песни, это о них он говорил. Господи, все болтает и болтает! Моя голова набита его речами. Манди, ты его тоже слушаешь? Там, в твоей темноте? Разве не были мои руки ласковы с тобой? Моя мама говорит, что у меня красивые руки. Что будет со мной в Берлине? Кто меня ждет? Не знаю. Но впервые в жизни мне точно известно, почему я куда-то еду.

Поднимаю валяющиеся на полу брюки и выуживаю из кармана телефон. При включении дисплей загорается зеленым цветом. Голос на автоответчике говорит: «У вас восемь новых сообщений, первое новое сообщение…» Отключаю телефон и снова сую в карман.

Его голос:

— Домой я поехал на метро. Было чертовски неприятно. Мои полные дерьма штаны, все провоняло, а я сижу с широко открытыми глазами и все время озираюсь в поисках Йенса. Дома никого не было. Я здорово обрадовался. Сразу же пошел в ванную, снял изгаженные вещи и швырнул их в раковину. А сам забрался в ванну. Когда я лежал в воде, то постоянно таращился на свой гель для душа, на шампунь, на полотенце, на висящий здесь же купальный халат. Всё на месте. И я здесь, в воде, живой. И тут раздался звонок в дверь. И сразу же второй. И даже в горячей воде мне стало холодно. Я вылез из ванны и, стараясь вести себя как можно тише, босыми ногами пошлепал в гостиную к окну, пытаясь даже не дышать. Я выглянул на улицу. Там стоял его «ситроен». Позвонили еще трижды. Через некоторое время «ситроен» уехал. Я сел. В голове замелькали мысли. Что теперь делать? Я подумал про отца. Он в каком-то проклятом чужом городе, и до него никогда не дозвониться. А с ним бы я поговорил. С мамой нет. Мама впадает в панику, даже когда всё в порядке. А уж если я расскажу ей про сегодняшние события… Придется уезжать. Это оказалось единственной четкой мыслью, которую я смог ухватить.

Я был абсолютно уверен, что скоро он появится снова и будет караулить внизу. Или у двери. Уже стемнело. Он дождется, когда у нас загорится свет. Или когда мама придет из своего магазина и скажет: «А, Йенс, это ты! Заходи!» Он опять утащит меня в машину. Мы врежемся в грузовик? Или будем играть в привидений на шоссе? Я встал и сразу понял, что нужно делать: поеду в Берлин, на ближайшем поезде. Потому что там есть человек, у которого я могу переночевать. Подруга моей матери. У нее цветочный магазин. И огромная старая квартира. В Берлине он меня искать не будет. Может быть, я задержусь там подольше. Может, останусь навсегда. В Мюнхене меня ничего не держит. Ну совсем ничего. Я схватил листок и написал маме записку: «Мне нужно уехать на пару дней. Позвоню. Генри». Вспомнил про деньги. Среди моих рождественских подарков было и несколько конвертов. От бабушки с дедушкой, от отца, от разных тетушек. В конвертах — деньга. Они так и лежали в ящике письменного стола в моей комнате. Оказалось, что у меня восемьсот пятьдесят марок. Я побросал кое-что из вещей в рюкзак. По телефону вызвал такси. Спустился по темной лестнице. Я боялся, что Йенс уже здесь. Но на улице никого не оказалось. В свете фонаря кружились снежинки. Подъехало такси. — Генри помедлил. — Ну да, а потом я сел на ночной поезд. На самом деле я люблю ездить в поезде. Но это мое путешествие приятным не назовешь.

— Да и мое тоже. Скажем так.

— Ты знаешь роман Юрека Беккера «Лжец Якоб»? Замечательный роман. Помнишь последнюю фразу: «Мы едем, куда едем»?

— Да. Мы едем, куда едем.

Во рту у меня пересохло.

Мы еще немного поспали. Сколько смогли. Пока не раздался стук в дверь. И не послышался голос проводницы: «Через сорок минут Берлин-Ванзее. Завтрак в ресторане готов».

Я приоткрываю дверь и говорю: «Спасибо. Мы обязательно что-нибудь съедим».

Генри спрашивает:

— Ты сходишь? Или давай я?

— Я все равно хотел ненадолго выйти. Схожу. Что тебе взять?

— Кофе с круассаном, пожалуйста!

Влезаю в джинсы. Когда я уже подхожу к двери, снова раздается голос Генри:

— Пауль! — Я останавливаюсь. — Тебе было скучно от моих историй?

— Нет, всё в порядке, — говорю я, не оборачиваясь. — Так что ты хочешь? Круассан?

— Да.

Выхожу из купе и иду по пустому узкому, раскачивающемуся из стороны в сторону коридору по направлению к ресторану. С трудом удерживаю равновесие. Упираюсь в стены — то справа, то слева. Мне плохо. Я все время слушал его историю. И никак не мог избавиться от притаившихся в моей голове образов. Эти образы мучают меня вот уже четыре дня, с тех пор как я уехал из Берлина. Я пытался от них освободиться. Но не получилось. Манди. Лицо Манди. Ее прекрасное лицо. Каким оно было, когда она лежала. На кровати. До того как я ушел. У нее было белое лицо. И глаза тоже были совсем белыми. Я оставил ее лежать.

Дохожу до вагона-ресторана. Говорю женщине за стойкой: «Круассан, бутерброд с салями и два кофе!» Она дает мне поднос, с которым я отправляюсь в обратный путь. Теперь еще труднее удержать равновесие да еще и не расплескать кофе. На полпути я обжег себе пальцы.

Манди. С ней я познакомился в «Бель ами», фешенебельном берлинском борделе. Самому мне такие расходы, конечно, не по карману. Меня взял с собой один богатый тип. С ним мы сошлись в одном клубе, недалеко от Штуттгартской площади. Пожилой человек в черном костюме и с галстуком. «Давай сходим куда-нибудь на пару. Покажу тебе заведение, где и правда есть что посмотреть! Рай! Приглашаю». Туда мы ехали на такси. Рай оказался белой, ярко освещенной виллой в Шарлоттенбурге. Адмиралштрасе, 14. Нас впустил охранник, маленький, коротко стриженный человек, тоже одетый в черный костюм с галстуком. Мне показалось, что я вхожу в золотой замок. С диванами и креслами в красных тонах. Огромные золотые зеркала, золотой бар, золотистый блеск свечей. Но настоящим золотом оказались девочки, сидевшие, стоявшие, парившие по залу — казалось, как будто они даже пола не касаются. На них не было ничего, кроме нижнего белья. Еще никогда я не видел так много красоты сразу. Казалось, что сейчас я сойду с ума. Я подумал, что ни за что не уйду отсюда. Тип, который притащил меня сюда и представился как Франк, засмеялся и похлопал меня но плечу: «Ну как, ты уже готов?»