За стеклом - Мэтт Уаймен Страница 13

Пришло время внести ясность. Во-первых, у меня нет привычки прыгать в постель к мужчине, — особенно если я собираюсь поселиться с ним в одном доме. Другое дело — если вдруг захочется приключений. Черт, но ведь случайная интрижка все равно, наверное, не протянет дольше суток. А вот когда речь идет о серьезных отношениях… Мне не нужен Павлов с его советами, чтобы понять, что в таком деле спешить не стоит. Уж больно велик риск нарваться на крупные неприятности, да и вообще слишком многое ставится под угрозу. Мое «во-вторых» как раз о Павлове: я хочу кое-что объяснить, но не про его сексуальные заморочки, а про наши с ним отношения. Весь этот вздор насчет дивана. Типа того, что брат не позволит мне уснуть вне поля его зрения. Я ужасно люблю Павлова как брата; но сейчас он, скорее, принял на себя роль чрезмерно заботливого отца. В этом-то и заключается наша с ним общая проблема. О наших родителях имеет смысл говорить только в прошедшем времени, и после их исчезновения из нашей жизни Павлов, как бы это выразиться… перенапрягся. Все это время я старалась не забывать, что его забота и опека проистекают лишь из того, что мы с ним остались вдвоем на всем белом свете. Держа это в уме, я вышла на кухню сразу после того, как Фрэнк Картье наконец оставил нас в покое. Новый день мне пришлось начать с поговорки.

— Нет худа без добра, — завела я. — По крайней мере, здесь ты сможешь приглядывать за мной. Правда же, я не хотела тебя расстраивать. Жаль, что все так вышло, но я рада, что мы снова вместе, Павлов. Обещаю: я горы сверну, чтобы приспособиться. Из нас еще получится счастливое семейство, вот увидишь.

Брат стоял, повернувшись ко мне спиной. Казалось, он не замечает моего присутствия, не говоря уже о протянутой ему оливковой ветви. «Отлично, — подумала я. — Попробуем другой подход».

— Слим говорит, что вы уже довольно давно снимаете этот дом. — Я глубоко вздохнула, надеясь немного рассеять тучи. — Теперь-то я поняла, отчего ты никогда не предлагал мне пожить с вами.

Павлов не двинулся с места. Опустив плечи и низко склонив голову, он бормотал что-то себе под нос, словно ради меня и оборачиваться не стоило.

— Так нельзя поступать со мной, — донеслось до меня.

— Как поступать? — переспросила я, потихоньку заводясь. — Не пойму, в чем, собственно, дело? — Назревал скандал, и я чувствовала, что должна отстоять свою позицию.

— Возмутительно! — была его следующая реплика. — Это игра не по правилам.

— Я не могу постоянно извиняться, — ответила я. — и не собираюсь делать вид, будто храню невинность, чтобы ты и дальше мог трястись надо мною. Павлов, да я, наверное, занималась в своей жизни такими вещами, какие ты мог видеть только в Интернете!

Никакой реакции. Даже волоски на шее не встали дыбом. Поддавшись наитию, я выпалила:

— Однажды я делала это с двумя партнерами сразу. Что ты на это скажешь?

Это его уязвило; во всяком случае, мне так показалось. Павлов обернулся, бледный и напряженный, и лишь тогда я заметила письмо, зажатое в его руке.

— Что я должен сказать? — спросил он с отсутствующим видом, и тут я сообразила, что братец не слышал ни единого моего слова.

— Да так, — поспешно сказала я, — забудь, что я вообще открывала рот.

Павлов опять уставился на письмо.

— Как они могли так поступить со мной?

— Что случилось?

— Это уведомление от редактора. Мой гонорар сокращен вдвое.

— Вдвое? Ничего себе! Но почему он это сделал?

— Вынужден. Журнал сейчас обновляется, и расходы приходится урезать.

— Увольняйся, — посоветовала я. — Уйди оттуда с высоко поднятой головой.

— И куда же я пойду? В очередь за пособием?

— Будешь вести колонку в другом месте. Делов-то!

— Циско, я слишком стар.

— Да тебе же всего тридцать!

— И я даю советы девочкам, которые как минимум вдвое меня младше. Ни один другой журнал не захочет меня взять. Читателям стоит только бросить на меня взгляд, и они подумают: «Да ну на фиг, с тем же успехом спрошу у отца!»

— Ну что ты, — возразила я, но уже без прежней убежденности в голосе.

— Именно так. На этой работе надо гореть ярко, тихо истлеть не выйдет.

— Брось, Пав. Ты, наверное, все принимаешь слишком близко к сердцу?

Он протянул мне письмо с подколотым к бумаге макетом странички советов из следующего номера.

— Взгляни только на фотографию, — сказал он. — Естественно, когда я только начал, моя рожа публиковалась крупным планом, но каждый год делается новый снимок, и всякий раз я мельчаю в своей рамке. Все больше компьютерной ретуши. Я давным-давно перестал узнавать собственные зубы.

Вот это улыбка, тут он был прав.

— Что с того? — сказала я в надежде поднять Павлову настроение. — Оранжевая рубашка отлично смотрится на белом фоне.

— Это не довод, — возразил он. — Циско, мое лицо уже некуда дальше уменьшать. Ты что, не понимаешь, о чем я толкую? Они не могут скрыть того факта, что я старею. Еще один шаг назад, и я выйду из фотостудии на улицу.

В кухню проскользнул Слим. На мои плечи опустились две ладони, макушку прижало поцелуем. Я могла чувствовать себя принцессой.

— В чем дело?

— Павлову урезали зарплату.

— Вот бедняга! — посочувствовал Слим. — Не повезло парню!

— Да уж, но он не хочет увольняться.

— Куда же он пойдет, в его-то возрасте?

— Ох, только не начинай все заново, — вздохнула я. — Тридцать — еще не вечер для ведущего странички советов читателям.

— Еще какой вечер, для подросткового-то журнала, — простонал Павлов.

— А как насчет женских месячных? — спросил мой новый бойфренд. Насупясь, я обернулась за разъяснением. Прочистив горло, Слим попробовал построить фразу иначе: — Я имел в виду те ежемесячники, которые у нас издаются для дам.

Покачав головой, Павлов признался, что для них еще слишком молод.

— Чтобы устроиться работать в подобное издание, нужны благородная седина, нелепый галстук бабочкой и комплекция портового грузчика.

— Ушам своим не верю, — сказала я. — Ты слишком стар для одних читателей, но слишком молод для других.