В Замок - Марианна Грубер Страница 13

— Да ведь они и раньше всегда ходили за тобой по пятам, — возразила Фрида.

— А теперь не будут, — отрезал К. и энергично махнул рукой, прогоняя всех троих обратно в трактир, сам же направился к мосту, через который проходила дорога в Деревню. Он долго глядел в скрытое за снеговой завесой небо, потом на дорогу. Немного пройдя по ней, повернул назад и вскоре оказался на старом месте. Этот путь он проделал трижды, пока наконец не отыскал угол, где днем раньше его нашли жители Деревни. Кто-то уже унес отсюда грязные одеяла и шкуры. Чуть позже, миновав несколько деревенских домов, К. обнаружил их на куче навоза. От тряпок все еще распространялось зловоние. От них пахло смертью.

Заснуть и не проснуться, подумал К. Но он-то проснулся. Его вернули к жизни. Или это он, не захотевший умирать, потому что не умел жить, сам заставил себя вернуться к жизни? Может быть, он пробудился для того, чтобы его тощее изможденное тело взбунтовалось и опровергло домыслы о том, что ему пришла пора умереть? К. снова двинулся вперед по дороге, время от времени поднимая голову и глядя на Замок. Там, в одном из зданий, почти точно в центре маленького городка, ярко светился длинный ряд окон. Они горели так ярко, что К. невольно представил себе бальную залу и приглашение к танцу, и по его телу пробежал трепет, вызвавший внезапное смятение мыслей. К. бегом бросился вперед, туда, где были освещенные окна, он бежал, не разбирая дороги, не замечая ничего вокруг, как вдруг споткнулся и упал, растянувшись во весь рост.

Дорога в Замок, это она и есть, подумал К., глубже увязая в снегу, он начал барахтаться, добрался до земли, вонзил в нее пальцы и стиснул зубы. Он рвал в клочья снежное одеяло и рыл снег, словно одержимый, зарывался в снег и стряхивал его с себя, хватал снег ртом. Дорога пыталась сбросить его, как норовистый конь неумелого всадника. Но всадник упрямо поднимается на ноги и вскакивает на коня снова и снова, пока не обуздает его! Он должен победить дорогу, ее, а не Замок, он должен одолеть снег, а не людей. В этой стране, где пахло вечной зимой, нужно одолеть дорогу. Если он победит дорогу, то будет свободным всюду, куда бы ни пошел. Ну чего, подумал он затем, чего ты от себя требуешь, что ты можешь здесь, где все перевернуто, все наоборот, где самое что ни на есть понятное становится чем-то необычайным. К. перевернулся на спину. Звезд не было — лишь темнота и единственный, насколько хватало глаз, свет в освещенных окнах Замка. Лежа в снегу, К. снова почувствовал приближение смерти; нет, она не придет немедленно, сию минуту, но она близка. Не было свиста ветра, но не было и тишины — было легкое веяние ветра, от которого трепещет огонек свечи и ярче вспыхивает пламя, перед тем как погаснуть. Он всецело отдался этому чувству, в то же время ясно сознавая, что в любую минуту может напрячь мускулы и подняться на ноги. Он крепче прижался спиной к земле и стиснул кулаки. И долго лежал и не отрываясь глядел на Замок. Наконец в серых утренних сумерках окна погасли, или их свет померк при слабом проблеске занимавшегося рассвета, и К. почувствовал долгожданное глубокое изнеможение, которое, он надеялся, позволит ему забыться сном и скоротать остаток этой ночи. Он встал и двинулся в обратный путь. Замок живой, подумал К., еще раз оглянувшись и устремив взгляд во тьму, скрывавшую теперь Замок. Живой, и в этом — его уязвимость.

К. бесшумно вошел на постоялый двор, дверь которого на ночь не запиралась. С внутренней стороны в замке торчал ключ. К. дважды повернул его и, замирая на каждом шагу, крадучись поднялся в свою комнату.

Но Фрида и помощники не спали. Они зажгли свечу, а окно плотно занавесили, чтобы света никто не заметил с улицы. И все это время они сидели втроем и ждали.

Иеремия, подумал К., она живет с Иеремией. Но по какой-то причине и он и она начали забывать, что живут друг с другом. Вот потому и получилось, что ей пришлось обручиться с ним, с К., и между ними что-то возникло, но, впрочем, это осталось в прошлом. И К. вспомнил о письме, которое однажды написал и отправил, с надеждой, что письмо прочтут, но нет, письмо не прочитали. Он снова написал, отправил второе письмо, и написал в нем точно те же слова, что и в первый раз, но этим только окончательно все испортил.

— Наконец-то, — встретила его Фрида. — Завтра мы идем в школу.

— Уже сегодня, — уточнил К.

В то же мгновение помощники дружно повалились навзничь на кровать. Оба заснули, едва коснувшись головами подушки. К. задул свечу, разделся и забрался под одеяло. Школа. Ему не хотелось туда идти.

К. проснулся с мыслью, что сегодня предстояло посещение школы. Это было неприятно. Что бы ни ждало в школе, все будет скучным и ни к чему не приведет, опять он лишь попусту потеряет время. Ну что ж, хотя бы дали выспаться как следует. Всех, похоже, устраивало, что он проспал до полудня, — простудившегося Учителя, которому, очевидно, пришлось сегодня лежать в постели и лечиться, Фриду и обоих помощников, несколько часов вчера дожидавшихся его возвращения; позднее пробуждение К. наверняка устраивало и Хозяина с Хозяйкой, и прислугу. Пока К. спал, жизнь шла своим чередом... Что касается исполнения намеченного плана, то, похоже, ждать подолгу здесь умели. К. подумал: должно быть, не только крестьяне в этой Деревне свыклись с неторопливой сменой времен года, изредка нарушаемой каким-нибудь бедствием вроде бури или наводнения, но и сам Замок, должно быть, привык к медленному течению любых событий. В Замке, конечно, считают желательным скорейшее избавление от докучливой неприятности, называемой К., но произойдет избавление сегодня или днем позже, для Замка не имеет значения. В дальнейшем, подумал К., это может оказаться даже выгодным. Пока все вокруг пребывают в сосредоточенном ожидании, он успеет принять свои решения.

Он еще раз мысленно пробежал страницы протокольной записи, присланной Замком, насколько смог вспомнить текст, и, как и тогда, когда прочитал впервые, пришел к выводу, что в этих записках не все верно. Протокол содержал описание лишь нескольких дней, между тем деревенские жители говорили, что К. провел в Деревне много недель. Были и другие несоответствия. Так, ему безвозмездно предоставили кров и бесплатно кормили, но стоило мимоходом упомянуть о лабиринте, как его вдруг начали укорять за то, что он якобы пьян, а ведь он напился допьяна только позавчера ночью, причем совершенно намеренно, назло всем, и, кстати, это случилось с ним впервые в жизни, насколько он помнил. Когда его нашли под кучей грязного тряпья, хозяева обеих гостиниц решительно не желали признавать, что он когда-нибудь пил у них вино, причем главным их доводом было то, что у него в те несколько недель не было ни гроша, значит, он не мог расплатиться за вино. А теперь от него вообще не требовали платы, теперь они считают его каким-то землемером без земель, который может позволить себе капризничать и пребывать в дурном настроении. Что на самом деле произошло тогда, в неопределенный промежуток времени, по-видимому, вообще никто не знает. Они словно отсекли или перечеркнули несколько дней. Но, может быть, этот пробел в сознании всех здешних жителей — лишь условие игры, которую он затеял с деревенскими, пусть даже и не совсем по своей воле. Сейчас эта игра все-таки показалась ему странной. Они затеяли игру с прошлым, вместо того чтобы расшифровать настоящее и попытаться представить себе будущее. Ах, да пускай делают что угодно, все равно им не перехитрить время. Как бы мы его не обозначали, оно остается единым течением, потоком, который иногда задерживается, так нам кажется, иногда мчится как бешеный, и, возможно, его течение действительно то мчится стремглав, то вдруг замирает, ход его неравномерен, но этот поток увлекает каждого, хочет он того или нет, — его, К., Фриду, Хозяйку, чиновников Замка и даже Кламма, который, судя по всему, действительно существует. И в этом — смысл справедливости. Время справедливо.