Танцовщица из Хивы, или История простодушной - Бибиш Страница 13

Ходила по вокзалам, бродила по улицам, а в кармане ни гроша. Уже вечер, уже ночь! Потом на вокзале сидела в зале ожидания, но недолго, потому что милиционеры проверяли документы и билеты. До утра бродила на холоде, но не вернулась к Свободе Васильевне. Потом вдруг вспомнила адрес воспитательницы из садика Анны Петровны.

В воскресенье рано утром, на второй день, пошла к ней. Она расстроилась и сказала:

— С удовольствием разрешила бы остаться у меня, но у меня живут, кроме меня, моя сестра с женихом, и у нас очень тесно. — Правда, она жила в коммуналке.

И мне пришлось опять уйти на улицу.

В домашнем тоненьком халатике и в тапочках очень было холодно. Уже вторые сутки не спала. До утра, наверно, весь Ленинград обошла пешком. И голодная, и холодная. В понедельник рано утром пришла к садику и бегала кругом него, чтобы не замерзнуть. Где-то часов в шесть пришли поварихи и открыли дверь. Тут же я к ним бросилась. Они меня увидели и спрашивают:

— Бибиш, почему ты так рано, почему посинела, почему легко оделась?

А у меня сил не было им отвечать. Они открыли дверь, я зашла и в проходе упала. Когда в себя пришла, то смотрю, я в кладовке, то есть в комнатушке, где хранятся матрасы и раскладушки. Наверно, меня притащили туда, чтобы я выспалась. Целые сутки спала. Никто меня не будил. Когда в себя пришла, воспитательницы посоветовали:

— Иди к заведующей. Требуй у нее жилье. Разве так можно, нельзя же себя губить.

Пошла я к заведующей:

— Зинаида Александровна, я хотела бы у вас попросить, можно ли мне получить от работы комнатушку в коммуналке, помогите мне, пожалуйста.

А она как закричит:

— Знаю я вас! Сначала работаете, а потом, как получите жилье, сразу увольняетесь, и кто будет тогда работать у меня? Никто! Никакого жилья не будет. Слыхала, что ты бродила два дня по улице, но что я могу поделать? — Помолчала и потом говорит: — Ладно, я тоже не железная, разрешаю жить тебе здесь, в садике, оставайся после работы и живи тут. По вечерам приходит сторож, Боря, и вы вдвоем караульте садик. Теперь иди работай.

Я очень обрадовалась, что теперь не придется шататься по ночам, до утра бродить по улице.

С этого дня после работы я теперь оставалась в садике. Жила на втором этаже в своей группе. Сторож дядя Боря сказал:

— Это хорошо, что заведующая тебе разрешила остаться здесь. Я теперь смогу домой уйти. Только ты заведующей не говори.

И вот он всегда уходил, а я оставалась одна. И еще он предупредил:

— Сиди без света, а то пьяные могут бросить бутылку в окно.

Вот и сидела без света до утра. Кушала всегда холодную пищу, ту, что оставалась после детей или от тех, кто не пришел в садик. В субботу и воскресенье почти всегда голодная была, потому что того, что запасала, на два дня не хватало.

В этом детском садике я свой детский сад в кишлаке вспоминала, что у нас там творилось. Этот детский сад иногда, как и другие, проверяли комиссии. Как слышали, что приедут проверять, сразу воспитательницы вместе со своим заведующим выходили на «охоту», везде искали детей: дома, на улице. Поймают — родителей уговаривают, чтобы те детей своих на время пустили в детский сад. Как уедет комиссия, тут же нас домой отправляют. Все равно мы успевали покушать что-то вкусненькое, пока проверка там шла, а потом сразу переставали нормально кормить. Иногда приходилось в садик ходить и без комиссии. Тут они что делали: сначала сами в кабинете кушали со своими детьми второе блюдо, а нам давали только суп, «без ничего» называется, поэтому мы и не хотели в детский сад идти. Старались ходить, только когда у них комиссия, чтобы чего-нибудь вкусненького покушать. А они умоляли родителей привести детей, чтобы садик не закрыли. И все им с рук сходило.

И вот так я жила по вечерам восемь месяцев в детском садике одна, без никого.

Иногда ненадолго выходила в город, на переговорный пункт, домой позвонить. Говорила, чтобы их успокоить, что я поступила в университет и уже учусь.

Очень трудно было. Зарплаты маленькой всегда не хватало. Деньги быстро кончались. Я в трамвае всегда старалась сесть или встать рядом с кассой, и, когда через меня деньги на билетик передавали, я незаметно и себе отрывала. Стыдно, а что было делать!

Еще помню, когда я в садике жила, одна воспитательница приходила каждую субботу и воскресенье под окно и звала меня: «Ты еще жива?» Она приносила в термосе горячий чай. Я так радовалась ее приходу! Было с кем хоть пару слов сказать.

Наступила зима. Холодно. Вся земля покрыта была снегом. Из-за гололеда невозможно ходить. Как-то раз я вышла в город, чтобы купить конверт. Иду по узким расчищенным тропинкам осторожно, чтобы не упасть.

Вдруг слышу голос, старая бабуля зовет:

— Доченька, помоги мне, дай мне ручку!

А я отвечаю:

— У меня ручка нету, — и дальше иду. Иду и думаю, напрасно с собой карандаш не взяла.

Оглянулась, а бабуля уже на снегу сидит и хочет встать.

Я вернулась к ней и подняла ее, а она говорит:

— Хорошо, спасибо, наконец-то ты сообразила!

Оказывается, это она меня звала на помощь. А я думала, она спрашивает пишущую ручку! Откуда же мне знать, что вместо «рука» используется слово «ручка». Правда, очень смешно?

Частенько я свои «познания» в русском языке не к месту использовала. Вот как дело было однажды.

Я уже знала, что ленинградцы культурный народ и друг с другом обращаются очень любезно. И я тоже хотела быть похожей на них. Как-то села в автобус, чтобы ехать куда-то. А в автобусе народу очень много было. И среди пассажиров одна женщина чихнула. Я повернулась и говорю ей вежливо:

— Будьте здоровы!

А она грубо отвечает:

— Не твое дело!

После этого ответа я никогда больше не любезничала в транспорте.

Так вот жила я в городе Ленинграде.

Однажды решила позвонить Гие, студенту, который жил на Варшавской улице и которого я тогда, в первые дни в Ленинграде, пошла искать, а мама его не пустила меня в дом. Вот и звоню. Трубку взяла мама:

— Да-да, алло.

— Гия есть?

— А кто спрашивает?

— Я Бибиш.

— Какая Бибиш?

— Которая с Востока, из Хивы.

— Постой-постой, та, которая с косичками? Да?

— Да, я.

— Ты где находишься, ради Бога, не бросай трубку!

— Хорошо. Я звоню с работы, из детского садика.

— Почему ты раньше не звонила, разве так можно? Я тебе номер телефона давала же!

— Не хотела вас беспокоить, тем более Гия нету.

— Бибиш, когда он приехал с Востока, я, конечно, рассказала о твоем приезде. А он спрашивает: ну и где она? Я говорю, не знаю, то ли на исторический факультет, то ли на другой факультет хочет поступать. И он разозлился и сказал: «Эх ты, мама, что ты натворила! У Бибиш мамы девять детей, и то она с нами возилась столько дней в Хиве! И тратила свои деньги, нас возила на вечеринку, проводила до железнодорожного вокзала, подарила сувениры, а ты одного меня еле воспитываешь и, со своими принципами, отправила ее на улицу! Мама, как же так, она город не знает, если пришла сюда, значит, это я адрес ей дал. Мама, как ты поступила? Теперь где искать ее?!» Тогда я пошла в университет и тебя искала везде в списках, среди тех абитуриентов, которые поступили и не поступили, и все было безрезультатно. Он каждый день ругал меня из-за тебя. Я все-таки надеялась, что ты позвонишь. Ты меня слышишь, Бибиш, ты можешь к нам в гости прийти? Вот Гие сюрприз будет!