Обратная перспектива - Гарри Гордон Страница 13

После пожара ничего не изменилось, но было ощущение, что раскрылась новая тетрадка, и жизнь началась с красной строки.

В этом новом спокойствии чувствовался, тем не менее, какой-то изъян, раковина, пузырёк воздуха невысоко над головой.

Карла раздражало чувство новой неполноценности, он восстанавливал все события девятого мая, но пузырёк не исчезал, а только смещался, как при моргании помеха в глазу, похожая на инфузорию Хуана Миро.

Облегчение пришло внезапно. Вот Славка на лугу — корову доит, а вот рядом с ним… Конечно же, это та старуха с перепелиными яйцами на пожарище, возникшая так мистически вместо дедушки из зелёного домика.

Гнетущий пузырёк над головой лопнул — он оказался сомнением Карла в собственной психической нормальности.

Старуха стояла тёплая и живая, потрогай, если не веришь, и дышала как Славка, как корова. У неё были имя и статус — госпожа Стелла, ясновидящая. И гостила она у своего родственника Васьки.

Васька, в отличие от Славки, был человек положительный и нелюбознательный, в свободное время отсиживался за печкой — мрачно болел язвой желудка. Казалось, он вырезан из дерева, не пригодного для поделочных работ, из делового, местного, сосны, например, и потому пошёл продольными трещинами сверху донизу.

Наезды родственницы терпел со скрипом, считал её балоболкой, не годящей для деревенской жизни. Дура, дом продала, а теперь мыкается по родственникам, почву какую-то ищет.

Эта госпожа Стелла была когда-то Стешей, Степанидой, и жила недалеко, в большом селе, в двадцати километрах отсюда. Муж ушёл от неё рано, ей и тридцати не было. Стеша, гладкая, доброжелательная баба, не горевала, поработала недолго в колхозной чайной, но не выдержала напора грубых человеческих сил, и уютно вжилась в своё небольшое хозяйство, с козой, коровой и десятком кур. Развала колхоза она, замечтавшись, не заметила, тяжёлые перестроечные времена проулыбалась — дачник не вымер, и даже слегка плодился и требовал молока.

Однажды Стеша проснулась позже обыкновенного, вспомнила, какой сегодня день и заволновалось — ей стукнуло пятьдесят пять, время заслуженного отдыха, и должно произойти, наконец, что-то чрезвычайное.

Она затаилась в кровати и прислушалась. За окном было тихо, два-три ленивых голоса донеслись издалека, проурчал грузовик, хлопнула дверца кабины, и опять тишина.

Стеша накинула халат и вышла на крыльцо. Солнце стояло высоко, розовая пыль улеглась за ушедшим стадом, сияли влажные от росы чёрные крыши. На яблоне, одной из трёх в её хозяйстве, пламенело в холодной листве единственное яблоко, ранее не замеченное, чудом явившееся невесть откуда.

— Вот это подарок, — восхитилась Стеша и огляделась. Это явление нужно было закрепить, засвидетельствовать. Этим нужно было поделиться. Но никого не было вокруг, зато — сверкала бисером паутина, растянутая в лопухе, ломкая стрекоза отражала чудовищным глазом белое облачко, засохшая грязь тракторной колеи отливала небесной голубизной.

Немыслимые объёмные цвета мелькали в воздухе, растворялись и вспыхивали, проносились над рекой, копошились в листве, жужжали и жалили.

У Стеши закружилась голова, она закрыла лицо ладонями и присела на крыльцо.

Замычала корова. Стеша неохотно опомнилась и пошла доить. Корова Глаша смотрела на неё печальными глазами стареющей красавицы. Коричневая шерсть отливала фиолетовым и зелёным.

— Нюр, — Стеша постучала соседке в окно. — Нюр, выйди-ка…

Соседка показалась на крыльце с пёстрой тряпкой в руках.

— Чего тебе, Степанида?

Стеша неожиданно смутилась и начала издалека:

— Нюр, а что ты мне подаришь на День рождения? Ну, если вдруг?..

— Чего это ты? Ну, не знаю. У тебя всё есть. Кол осиновый. А что?

— Ничего. Твоя Лялька всё лето рисовала. Может, остались краски какие, бумага, кардонки?..

— Не-е. Она всё с собой увезла, в школу. У них теперь требования, знаешь какие!

— Тогда найди мне простой карандаш и листик бумаги. Я у себя обыскалась.

— Кляузу будешь писать?

Стеша обиделась:

— Я когда-нибудь кляузничала?

— Тогда зачем тебе карандаш и бумага? Ладно, погоди, посмотрю.

Нюра ушла в избу и вернулась с карандашом и тонкой пачкой писчей бумаги.

— Вот тут Лялькины каракули. Не получалось что-то. А обратная сторона чистая. И карандаш хороший, целый. Вот ещё, погоди, — она раскрыла ладошку, — резинка, ластик. Напишешь кляузу, сотрёшь и опять напишешь, — она рассмеялась. — А что это ты про день рождения?