Книга для прочтения - Екатерина Великина Страница 13

Если до сих пор у меня не было памятника, то в июле этого года ждите немереной стелы. Я не просто еду на юг вместе с мужем, я еду на юг с мужем, Тимофеем и мамой. Как известно, статусы «героической матери» и «лучшей дочери» зарабатываются исключительно кровью, а оттого я заранее ем икорку и пью гранатовый сок для гемоглобину. О да: весь год ждать отпуска, чтобы потом, забившись под какой-нибудь вечнозеленый платан, заливать слезами карманный календарик в ожидании отъезда — это так по-нашему, по-катечкински.

Нет, перспектива отдыха с детьми ничуть меня не пугает. В конце концов, Ф. — юный мерзавец, двадцать четыре часа в сутки подпитывающийся энергией космоса, но он является таковым уже три с половиной года. У меня нет сомнений в том, что в первый же день мы нажремся немытой черешни с микробами, заработаем мощнейшую диарею и весь остаток дней проведем в утлом южном нужнике, глядя на небеса сквозь замазанное краской окно. Ну там для разнообразия в бассейн свалимся, хлебнем водицы из лужи, заработаем солнечный удар и непременно потеряем панамку. У нас отпускные неприятности генетически заложены: папинька наш с трех лет родителям отдых изгаживал — то пневмония, то дифтерия, то муха зад кусает… Как только ближайшая больница оказывалась за сто километров от места проживания, так папинька сразу устраивал клиническую смерть и корчи. Так что я ничему не удивлюсь. Более того, я готова к неудачам, готова принять их стоически и даже готова вернуться в Москву в случае чего. Бледная дрожащая мать с блюющим младенцем на трапе самолета — что может быть трогательнее?

Нет, дети меня не пугают. «Кояблики» и загар — это наше все, и вопрос с Фасолием давным-давно решенный.

Мама.

Мама!

Мама, блин.

Ну настолько неоднозначная фигура, что даже не знаю, что писать. Вот есть такие мамы-сволочи. Трепетные громоздкие тетки с собственным мнением по каждому поводу и склонностью к мочеиспусканию в семейный рассольник. Под подушкой — устав, в ногах — грелка, в голове — дохлый дятел. Да сами вы все знаете, чего я распинаюсь?

Не такая у меня мама. Совсем не такая. О том, что вам выдрали печень, вы узнаете за несколько секунд до смерти, ибо мама умеет делать это вежливо, бескровно и как бы даже ненавязчиво. Тихонько вымоет ручки, после чего застенчиво раздерет ваше брюшко, вынет необходимые органы и будет жевать их с таким тяжелым взглядом, что вы себя еще и сволочью почувствуете. Черствой сволочью:).

Каждое дело, будь то прогулка ребенка или штопка носка, должно быть обтяпано максимально муторно и с наибольшим количеством последствий. Причем чем значительнее последствия, тем прекраснее.

Вот, например, вчера я собиралась в магазин. Что требовалось от мамы? Приехать ко мне домой к семи вечера (подменив няню), забрать Ф. к себе домой и просидеть с ним три часа. Фасолик у меня сопливит третий день, но доехать четыре остановки на автобусе — это пять минут. Можно еще такси за пятьдесят рублей поймать. Это три минуты. Короче, в смерть Фасолия через кратковременное пребывание на воздухе я не верю категорически — хоть ты тресни. Что же получилось? А получилось вот что.

Шляюсь я по магазу — и тут звонок. Мама на проводе.

— Катя, но Тима же болен совершенно! У него сопли.

Возражать что-либо бесполезно. Ну что тут возразишь? У него действительно сопли, а совершенно он болен или не совершенно — это высшие материи, и я в них не разбираюсь. Молчу.

— Мне показалось, что у него температура!

— Как это «показалось»? — оживляюсь я.

— Я рукой потрогала, вот и показалось, — отвечает мне она. — И вообще, понятия не имею, где у тебя градусник!

Я железная девочка. Да, я прекрасно знаю, что никакой температуры у него нет. Во-первых, потому что ее не было час назад, когда я уезжала, а во-вторых, потому что у мамы моей руки такие чуткие. Согласно показаниям ее рук у него всегда 39. Но я это опускаю — мало ли… И про то, что градусник в аптечке, тоже не вякаю. Аптечка — место не секретное, и если тебе уж так до ужаса хочется замерить фаренгейты, то термометр найти — никакой сложности. Но я опять-таки молчу. Меня волнует единственная проблема, которую я решаюсь озвучить.

— Мама, — спрашиваю я, — а какого рожна ты делаешь в МОЕЙ квартире? Мы же договаривались, что ты уедешь с ребенком к себе?

— Ну как же я повезу совершенно больного ребенка? — отвечает мне родительница. — Нет, я буду сидеть здесь. Лучше приезжайте быстрее.

Всё. Печень вынута. Вместо того чтобы просидеть у себя дома три часа, занимаясь своими делами, она будет высиживать у меня, задыхаясь от кошек, на которых у нее аллергия, и одновременно превращая мой поход в бег сявки. Ну да, у меня же дома мама задыхается, и у ребенка 39, какой уж тут шопинг?

Когда через полтора часа я прискочу домой, меня встретят:

а) Фасолик, не более больной, чем был утром;

б) полностью раздолбанная квартира («Ну я же не сидела просто так, мы в отличие от тебя играем!»);

в) мама с выпученными красными глазами, нервно глотающая таблетки от котов;

г) коты с выпученными глазами, нервно глотающие таблетки от мамы.

Мне, конечно же, очень захочется сесть на стульчик и спросить у нее: «Ну на фига ж ты все это сделала? Чтобы что?» Но такого удовольствия я ей не доставлю. Плавали, знаем. Она начнет хлюпать, извлечет застиранный платочек и со словами «Подвозить не надо, пусть меня какой-нибудь маньяк ограбит» громко хлопнет дверью. Или даже без слов хлопнет, так еще эффектнее.