Влюбиться в Венеции, умереть в Варанаси - Джефф Дайер Страница 13

Кондиционер выморозил комнату до состояния холодильника. Джефф выключил его, и тишина сгустилась еще на пару делений.

Ему снилось, что он спит, но не у себя в комнате, а на берегу канала — широкого, быстротекущего венецианского канала. Город выглядел даже еще дряхлее, чем был на самом деле, — побитым временем, грязным, замусоренным. Он проснулся оттого, что кто-то тянул его за руку, тянул и давил, и давление это становилось все сильнее и болезненнее. Джефф открыл глаза и узрел собаку с древними глазами, которая грызла его руку. Он попытался было отогнать ее другой рукой, однако никакой другой руки у него не было, а была лишь та, что сжимала в окровавленных зубах собака. Во сне он проснулся, но не мог пробудиться ото сна, в котором собака кусала его за руку, грозя совсем ее отгрызть. А может, все было не так? Он был весь мокрый. Возможно, собака вытащила его из канала и тем спасла ему жизнь? Кто знает. Джефф проснулся, утопая в поту. Он лежал у себя на кровати, никакой собаки рядом не было, но простыни были хоть выжимай.

Солнце методично раскаляло крышу отеля, служившую по совместительству потолком его комнаты. Солнечный свет проникал сквозь жалюзи, беспощадный, как в полуденный зной. Однако на часах было всего без пятнадцати восемь. Джефф был с похмелья, недавний сон не шел у него из головы, и он чувствовал себя совершенно неотдохнувшим и слишком взволнованным всем, что готовил ему грядущий день, чтобы попытаться вновь уснуть.

Он включил кондиционер и распахнул шторы и ставни. В мгновение ока комнату затопило солнцем, которого хватило бы на небольшой город. Звеня золотой струей о днище унитаза, Джефф поймал в зеркале отблеск своего нового темноволосого «я». Вот ведь черт! С такими волосами он выглядел лет на пять моложе, чем неделю назад. Правда, похмелье и недосып благополучно состарили его на те же пять лет, так что выходило баш на баш. Он искупался под душем, побрился, почистил зубы, облачился в шорты и любимую футболку — голубую, невероятно выцветшую, с логотипом компании по производству скейтбордов — и устремился туда, где его ждал завтрак.

Снаружи было уже жарко, как в пустыне, — но какое это имело значение? Он был в Венеции и испытывал острое счастье при мысли, что жив и что станет сегодня искать Лору — здесь, в этом городе, который уже давным-давно проснулся и занимался своими делами. С барж — или как они тут называются — продавали фрукты и овощи, по каналам скользили гондолы, высматривая первых пассажиров. Люди выглядывали из окон, кричали и махали друг другу. По узким улочкам катили тележки с самой разной снедью. Все это очень смахивало на «Шоу Трумана» [44]. Каждый день на протяжении сотен лет Венеция просыпается и надевает эту маску, притворяясь реальным городом, хотя всем известно, что она существует лишь в воображении туристов. Новшество заключалось только в том, что гондольеры, пекари и торговцы фруктами были такими же туристами, купившими себе безмерно растянувшийся во времени «тур выходного дня». Гондольеры наслаждались видом торговцев фруктами, торговцы фруктами исподтишка фотографировали гондольеров и пекарей, и все вместе они любовались настоящими местными жителями — ордами вооруженных фотоаппаратами японцев, американцами, справляющими свой медовый месяц, бюджетными путешественниками, не упускающими случая стянуть под шумок пару евро, ну и конечно мучающимися похмельем гостями биеннале.

Один из них сейчас бесцельно брел по набережной, зорко выглядывая кафешку, где дают именно такой завтрак, какого ему хотелось, и куда потом он мог бы возвращаться каждый день. Там должны были подносить свежевыжатый апельсиновый сок, хороший кофе (впрочем, с этим в Италии проблем обычно не было) и более-менее приличные круассаны или корнетти (что почти невероятно), которые можно было бы употребить, сидя в тени и с видом на какую-нибудь пьяццу (но не такую большую, чтобы вид счета за чашечку кофе оставил вас в состоянии непередаваемого экзистенциального шока, с застрявшим в горле вопросом «Сколько-сколько?»).

Такое место обнаружилось на удивление быстро, на маленькой площади, в конце обсаженной деревьями улочки, откуда открывался вид на канал Джудекки. Кофе оказался великолепным, а корнетто после выуживания из него меда, который Джефф терпеть не мог, удалось превратить во вполне сносный круассан. Кто-то оставил на столике номер «Републики», который Джефф честно пробежал глазами. Главной новостью, что предсказуемо, была «'ара». Che caldissimo! Всего половина десятого, а уже жарко, как в полдень.

Заказывать кофе вместе с апельсиновым соком было ошибкой. По дороге в отель за всем, что могло понадобиться ему в течение дня, Джеффу пришлось сделать спринтерский рывок — последнюю сотню ярдов он бежал почти вприпрыжку и, взлетев по лестнице, от души попользовался туалетом в своем номере. Испытанное им облегчение было мощным, но, увы, мимолетным. Телефон начал трезвонить, когда Джефф еще сидел на унитазе.

— Пронто!

— Что еще, к чертовой матери, за «пронто»?

— Ах, это ты, Макс. Я пытался сойти за местного.

— Я тебе уже целую вечность звоню.

— Я выходил позавтракать. Который час? Не думал, что ты заявишься в офис в такую рань.

— Я говорю с мобильного. Почему бы и тебе его не завести? Ты — единственный человек на свете, у которого нет мобильного. И ты еще считаешь себя журналистом!

— Не знаю. Перспектива выбора подходящего аппарата сводит меня с ума, а словосочетание «журнал звонков» вызывает депрессию.

— Я тебе скажу, что у меня вызывает депрессию. Это твое интервью. Ты уже поговорил с ней?

— Я только вчера прилетел, если ты запамятовал.

— Так ты с ней еще не говорил?

— Я оставил ей сообщение, — соврал Джефф.

— И как, по-твоему, она должна ответить на это сообщение, если у тебя нет телефона?

— У меня есть телефон. Если мне, конечно, не мерещится, я сейчас по нему говорю. Давай проверим. Тут есть такая штука, в которую нужно говорить…

— Очень смешно.

— Да-да. И я даже слышу голос у себя в ухе, голос какого-то человека из другой страны, с которым я бы по доброй воле разговаривать не стал. Слушай, это определенно телефон.

— Нам позарез нужно это интервью. Я доступно выражаюсь?

— Вас понял.

— И снимок!

— Есть, сэр.

— Ты кретин, Атман, — сказал Макс и повесил трубку.

Как все-таки чудесно иметь дело с человеком, с которым вас уже почти полтора десятилетия связывают рабочие отношения. Какое это счастье — обходиться без пустых любезностей и никому не нужной болтовни. В качестве запоздалой, но символичной акции гражданского протеста Джефф спустил за собой воду.

Идти в Джардини было слишком рано, зато-самое время заглянуть в Академию и полюбоваться «Бурей», пока музей не заполонили толпы туристов. Как и все остальное в Венеции, музей был на ремонте, но при этом открыт для посетителей, и перед входом даже не змеилась очередь. Объявление на кассе гласило: «Извините, у нас нет кондиционированного воздуха». Во втором, поменьше и на итальянском, говорилось что-то о «La Tempesta» [45]Джорджоне. Черт! С музеями всегда так: если у тебя в городе всего один свободный день, музей непременно будет закрыт, а если и открыт, то та единственная вещь, ради которой ты пришел, окажется на выставке или на реставрации. Но нет, подозрительное объявление всего лишь объясняло, что из-за ремонта здания «Бурю» перевели в зал номер тринадцать, куда Джефф и устремился.