Как жить с французом? - Дарья Мийе Страница 13

Гийом между тем не только регулярно писал электронные письма и эсэмэски, но и предложил перевести наше общение из области печатных знаков в область телефонных разговоров. Мне стало немного жаль этого этапа отношений: во-первых, в области печатных знаков я чувствую себя более уверенно, чем во всех других; во-вторых, письма — это генераторы эмоций долговременного действия. Их можно сложить в папочку и перечитывать, как только захочется вспомнить ту прекрасную пору смятения чувств и слегка освежить эмоции. Письма — это скорая помощь по требованию, это эффективная таблетка против любых болезней самооценки и упадка духа. Я храню письма от всех своих бывших, и когда перечитываю их, хочу немедленно возобновить отношения с каждым адресантом.

Но Гийом был несентиментален. Совсем. Он звонил почти каждый вечер и неизменно начинал разговор с ненавистной фразы «How are you?». Я уговаривала себя, что все воспитанные люди начинают разговор с этой фразы, но поделать с собой ничего не могла: что может быть скучнее в конце дня, чем разговаривать о том, как прошел день! И пока мое еле теплящееся чувство, оставленное без подпитки романтическими письмами, угасало с каждым новым «How are you?», чувство Гийома отчего-то разгоралось. Не иначе, как от моего голоса — больше, на мой взгляд, было просто не от чего. Мы же не разговаривали ни о философии, ни о политических взглядах, ни о детских психологических травмах, ни о любви к длинношерстным таксам — ни о чем, что обычно располагает людей друг к другу.

Но, видимо, голос у меня и впрямь что надо, потому что через месяц Гийом всерьез вознамерился нанести визит в Москву.

Его не охладило даже то, что для этого требуется виза. Правда, эффект от новости был такой же, как если бы кто-то сказал ему, что где-то в Европе люди до сих пор живут при феодальном строе или едят руками.

— Визы? Что за каменный век?

— Да, — вздохнула я. — А еще у нас расплачиваются наличными, помнишь? Трубка прошипела что-то невнятное и неприятное.

* * *

Несмотря на многие страницы, на которых Достоевский доказывал обратное, большинство людей по природе своей законопослушны. Они не имеют ничего против закона, а если и идут ему наперекор, то только когда закон имеет что-то против них. К сожалению, часто оказывается, что закон настроен недружелюбно именно к почитающим его людям. Мы честно ознакомились со списком требуемых документов для получения визы, в котором одна глупость погоняла другую. Например, чтобы остановиться у меня, Гийому требовалось приглашение, ждать которого, как мне объяснили в ОВИРе, «по закону месяц, на практике — два». Приглашение давало право на трехмесячное пребывание в России, но въехать в страну гость мог только один раз. И если бы он захотел въехать еще раз в течение этих трех месяцев, то эту визу пришлось бы специально аннулировать в посольстве, чтобы получить новую. Очевидно, что единственными жданными гостями из зарубежья в России были сезонные работники.

Более того, в посольстве требовали непременно оригинал этого приглашения — факс или распечатанная копия не принимались. Пересылать документ по почте — дело безнадежное: открытка, посланная родителям от храма Гроба Господня, добралась до места назначения через две недели после моего возвращения из Израиля. Услуги экспресс-доставки обходились примерно в две тысячи рублей, в эту сумму включены громкие обещания, но никаких гарантий. Сумка из лондонского бутика, выписанная одной моей подругой, до сих пор лежит где-то на границе. Подруга надеется, что она гниет в нераспечатанной коробке со штампом DHL, а не ласкает плечо какой-нибудь дородной таможенницы.

Взвесив все «за» и «против», мы встали на путь преступления. На который, надо сказать, до нас встали не только все интернациональные пары, но и многие организации, не желающие подвергать важную встречу риску срыва из-за медлительности чиновников. Обойти необходимость сбора документов, визита в паспортный стол, издержек человеческого фактора и автоматизации почтового ведомства можно, сделав фиктивную бронь отеля. То есть как бы обещать, что иностранец будет жить в гостинице как порядочный турист — вот же бумажка, все зарезервировано и проплачено. Эту бумажку даже — о, как легко идти дорогой греха! — можно переслать по факсу или по электронной почте, и не надо искать почтового голубя, гонца или нарочного, который доставит драгоценный оригинал адресату лично в руки.

Из-за гнетущего нас, лояльных и законопослушных граждан своих стран, чувства стыда за содеянное ожидание визы имело вкус валерьянки и персена. Тем более что получить заветный штамп в паспорт Гийом должен был прямо в день предполагаемого отлета. Как все-таки уберег меня Бог иметь стабильные отношения с иностранцем: ладно один раз в виде эксперимента провернуть весь этот бюрократический маховик, ну а если это станет системой? Это ж мука какая, каждый раз ждать встречи по два с лишним месяца, щедро оплачивать ее и до последнего не знать, состоится ли она.

* * *

Я сидела в парикмахерском кресле, накрытая белой попоной, на которую яркими рыжими мазками ложились отстриженные локоны. Было уже четыре часа дня, а Гийом так и не написал эсэмэску, получена ли виза. По подсчетам, он уже должен делать пересадку в Праге. Он должен проходить по рукаву, убирать свой чемоданчик на полку для ручной клади, любезно здороваться с соседкой по ряду, усаживаться у окна… Но почему же он не звонит и не пишет? Сотрудники посольства разоблачили подлог и задержали Гийома за фальсификацию документов? У него изъяли паспорт и теперь он невыездной? Он проспал самолет? Он проспал самолет, напился с горя, заснул в баре, у него украли телефон, поэтому он не видит моих звонков и эсэмэсок? Он в последний момент понял, что не хочет ехать в Россию? Он вовсе и не собирался ехать в Россию и все это было просто розыгрышем?! Я соскочила с кресла, расплатилась и с недосушенной головой помчалась ловить машину в Домодедово.

* * *

Нет, не «Добро пожаловать!» было первой фразой, которую услышал Гийом на русской земле. Даже если бы он усиленно учил русский язык целый месяц с момента нашей встречи, он вряд ли бы понял то, что я кричала из толпы встречающих. Только бывалые таксисты, поджидающие своих жертв у выхода из зала прилета, оценили тяжесть ругательств, которые я метала в распростертые объятия иностранного туриста.

— Прости, дорогая, я так забегался сегодня утром, было совсем не до разговоров. А потом в самолете просто отключил телефон. Я до сих пор его не включил, вот смотри! — оправдывался Гийом, отбиваясь от волны моей ярости выключенным мобильником. — Откуда ж мне было знать, что ты так волнуешься? Да и было бы из-за чего! Почему бы это я мог не получить визу?!

Сразу видно, он незнаком с таким объемным корпусом русского фольклора, как «Страшные истории о том, как мне или моему знакомому отказали в визе». В этом жанре написаны многие страницы интернет-форумов, посты в «Живом журнале», а уж сколько триллеров про жестокость посольских чиновников передаются из уст в уста — не сосчитать! Такая форма народного творчества характерна для стран со слаборазвитой дипломатией. Но что толку было пересказывать эти страшилки наивному дитяти Запада, для которого само слово «виза» было чем-то из седых готических преданий. В этих преданиях живописались страдания тех, кто зачем-то вынужден эту визу получать, но, правдоподобия ради, умалчивалось о том, что после всех испытаний ее можно еще и не получить. Это уже было бы слишком для нежного европейского сердца, а хорошие пугатели знают, что перегибать палку в страшных историях не стоит — они от этого становятся пародиями, как фильм «Крик». Остался бы героем Иван-царевич, прошедший огонь, воду и медные трубы, чтобы спасти Василису Прекрасную, если бы, убив Кощея и отперев темницу, обнаружил, что за время его скитаний Василиса состарилась и изрядно подурнела от подвальной сырости и плохого питания? Сам дурак, подумали бы слушатели этой сказки. И были бы правы.