Нить, сотканная из тьмы - Сара Уотерс Страница 13

— Вам не за что извиняться. — Было бы нелепо, если б она и вправду винилась! — Может, мне лучше уйти?..

Дауэс не ответила, а я все смотрела в темнеющий коридор, пока не поняла, что больше она ничего не скажет. Тогда, ухватившись за прутья решетки, я кликнула надзирательницу.

Подошла миссис Джелф. Она взглянула на меня, потом за мое плечо. Дауэс вернулась на место и уже вновь тянула пряжу из клубка.

— До свиданья, — сказала я.

Она не ответила. Лишь когда надзирательница запирала решетку, она подняла голову, и я увидела, как дергается ее тонкое горло.

— Мисс Приор, — позвала Дауэс и, глянув на миссис Джелф, пробормотала: — Мы все тут плохо спим. Пожалуйста, вспомните о нас в своей бессоннице.

Ее щеки, которые до сих пор были бледны, как алебастр, зарозовели.

— Непременно, Дауэс, — сказала я. — Непременно.

Шагая рядом, надзирательница коснулась моей руки.

— Пройдем по камерам, мисс? — спросила она. — Желаете увидеть Нэш, или Хеймер, или Чаплин — нашу отравительницу?

Но больше я ни к кому не зашла. Я покинула зону, и меня проводили к мужскому корпусу. Там я случайно встретила мистера Шиллитоу.

— Ну как вам у нас? — спросил он.

Надзирательницы любезны, ответила я; кое-кто из узниц, похоже, рад моим посещениям.

— Разумеется, — сказал мистер Шиллитоу. — Они вас хорошо приняли? О чем они говорят?

О своих мыслях и чувствах.

— Вот и славно, — кивнул директор. — Безусловно, вам надо укреплять их доверие. Нужно, чтобы они почувствовали ваше уважением к ним в их нынешнем положении, что поспособствует уважению к вам в вашем статусе.

Я на него вылупилась. После беседы с Селиной Дауэс меня еще потряхивало. Я сказала, что сомневаюсь в себе.

— Наверное, я все же не обладаю познаниями и характером, необходимыми Гостье...

Познаниями? — переспросил мистер Шиллитоу. Я разбираюсь в человеческой природе, а другого знания от меня здесь не требуется! Неужели служители знают больше моего? Неужели в их натуре больше сострадания?

Я вспомнила неотесанную мисс Крейвен и то, как Дауэс сдерживала свой пыл, боясь нареканий.

— По-моему, некоторые... растревожены... — сказала я.

Такие всегда найдутся! — ответил мистер Шиллитоу. Но известно ли мне, что самые недисциплинированные узницы в итоге лучше других откликаются на проявленный к ним интерес, ибо чаще всего они-то и есть наиболее восприимчивые. Если я столкнусь с трудной личностью, поучал директор, я должна «сделать ее своей особой целью». Именно ей нужно уделить наибольшее внимание...

Он меня не понял, но поговорить нам не удалось, потому что за ним пришел караульный. Прибыли дамы и господа, которых предстояло сопроводить в экскурсии по тюрьме. Я увидела их на гравийной дорожке перед воротами. Мужчины стояли чуть в стороне, изучая кирпичную кладку желтой стены пятиугольника.

Как и в прошлый раз, после тюремной духоты воздух показался необыкновенно чистым, а день прекрасным. Солнце ушло от окон женского корпуса, но стояло еще высоко. Выпустив меня из ворот, страж хотел свистнуть извозчика, но я его остановила и прошла к парапету набережной. Говорили, там есть причал, с которого тюремные корабли увозят осужденных в колонии, и я решила взглянуть на него. Это деревянный помост с темной зарешеченной аркой, что ведет в подземный проход, соединяющий причал с тюрьмой. Я недолго там постояла, представив, каково узницам, заточенным в тех кораблях, а затем медленно пошла, опять вспоминая Дауэс, Пауэр и Кук. Я прошла всю набережную и лишь раз остановилась напротив дома, где человек удил на леску рыбу. На его ремне висели две тощие рыбешки с ярко-розовыми ртами и серебрившейся под солнцем чешуей.

Я не спешила, полагая, что мать еще занята с Прис. Но оказалось, она уже час как вернулась и выглядывала меня. Сколько же времени, интересно знать, я бродила по городу? Она уж хотела послать Эллис на поиски.

Перед тем я немного дулась на нее, но теперь решила больше не кукситься.

— Прости, мама, — сказала я и в виде епитимьи выслушала рассказ Присциллы о сеансе у мистера Корнуоллиса.

Сестра вновь показала свое голубое платье и представила позу на портрете: в ожидании возлюбленного юная девушка с букетом цветов повернулась лицом к рассвету. Мистер Корнуоллис дал ей держать кисти, но на портрете это будут лилии... Тут я вспомнила о Дауэс и странных фиалках.

— Лилии и фон он дорисует, пока мы путешествуем за границей, — щебетала сестра.

Присцилла рассказала, куда они собираются. В Италию. Она говорила о том без тени смущения; видимо, для нее Италия не значит того, что некогда значила для меня. После этого я сочла свою епитимью вполне совершенной. Я ушла к себе и спустилась, лишь когда Эллис позвонила к ужину.

Но кухарка приготовила баранину. Ее подали к столу остывшей, подернутой пленкой жира; вспомнив прокисший запах тюремной похлебки и подозрения узниц насчет грязных рук, в которых она побывала, я лишилась аппетита. Я рано встала из-за стола и провела час в папиной комнате, разглядывая книги и гравюры, а потом еще час сидела у себя и смотрела на экипажи, проезжавшие по нашей улице. Видела прибытие мистера Барклея: помахивая тростью, он задержался на крыльце и помял листок, чтобы смочить пальцы и пригладить усы. Он не знал, что я наблюдаю за ним из окна. Потом я немного почитала, а теперь вот пишу.

В комнате совсем темно, горит лишь настольная лампа, но дюжина блестящих поверхностей отражает ее свет, и если повернуть голову, в зеркале над камином я вижу свое вытянутое желтоватое лицо. Но я не поворачиваюсь. Я смотрю на стену у стола, где теперь рядом с планом Миллбанка пришпилена гравюра. Я нашла ее в папином кабинете в альбоме из Уффици: [8]об этой картине Кривелли я подумала, когда впервые увидела Селину Дауэс, только на ней не ангел, как мне помнилось, но более поздняя «Истина». Она представлена строгой и грустной девушкой, у которой в одной руке зеркало, а в другой — солнце в виде пылающего диска. Теперь гравюра будет висеть у меня. А что такого? Она красивая.