Голыми глазами - Алексей Алехин Страница 13

Принадлежность пейзажа

туркменские старики

как бы потрескавшиеся на солнцепеке

с белыми и плоскими одинаковыми бородами

будто привязанными к бритым кофейным лицам

в одинаковых курчавых шапках

и пропыленных коричневых хламидах

так похожи что кажется: повсюду встречаешь одного и того же старика

и при встрече

он протягивает тебе все ту же

пересохшую глиняную ладонь

В кущах

Ах, горпарк.

Изумрудный оазис в этой скучнейшей из столиц.

Приманчивый парадиз с прохладными туннелями аллей.

С обнаженным солнцу свежевыметенным променадом в стриженых кустиках и цветниках, где ирисы уже распустились, а розы только еще готовятся, и в воздухе растекается сырой запах намеревающихся раскрыться бутонов.

С плющом, всползающим до вершин по старым ветвистым стволам.

И с другими деревьями, обрезанными до корявых культей, из которых уже брызнула в воздух светлая молодая поросль.

С нагретым воздухом клумб, то и дело пересекаемым вспархивающей птицей.

С белоснежными, как в раю, фигурными столбиками балюстрад и статуями спортсменов и спортсменок, принимающих в зелени воздушные ванны.

С золотящимися на солнце волосами женщин, прогуливающих свои коляски.

С отзвуками далекой музыки, наплывающей со стороны слоями, как табачный дым.

Есть смысл провести тут целый день, пока не окончится вечерний сеанс в летнем кинотеатре и через парк потянутся парочки.

И под темнеющим похолодавшим небом пиджаки парней начнут постепенно переползать на плечи девушек, пришедших в легких платьях.

Парфянская столица

Останки древней Нисы, замкнутой в неприступное кольцо глиняных бастионов. Многометровый круглый холм, вручную натасканный смуглыми человеческими муравьями.

Там, где в тесной листве утопали храмы и дворцы, дымили мастерские. Где в двух прохладных прудах, обрамленных высокой зеленью, поблескивали ленивые рыбы, а по берегам расхаживали и вспархивали на ветви, вспыхнув оперением, диковинные птицы. Куда со всего обозримого мира стекались, позванивая бубенцами, верблюжьи караваны с вьюками разноплеменных даров и плодами земли. Где в подвалах хранились тысячи кувшинов с винами, снабженные глиняными табличками с указанием места и года сбора. Где в соединенных сводчатыми переходами жилищах готовилась пахучая еда. Где в круглом купольном храме никогда не угасал священный огонь и бесконечной красотой своей наполняла сердца теплом парфянская Венера. Где в двухъярусном дворце льющийся через световой люк солнечный конус озарял ковры со строгим узором, высвечивал дольчатые колонны, двухметровые статуи обожествленных предков в нишах, блистающие золотом уборы послов и несравненной красоты одежды всесильного государя. Где расплавленным золотом залили ненасытную глотку наголову разбитого Красса, а значки поверженных легионов развесили в ногах милостивых и могучих богов. Где плелись придворные интриги и возносились и падали временщики. Где стража в меди и бронзе день и ночь оберегала стены твердыни. Там теперь лишь отлогие холмы, поросшие жухлой травой с зелеными бородавками мелких кустиков, обрызганные алыми каплями расцветших маков. Да перелетают, присаживаясь на выступившую из земли оплывшую сырцовую кладку, две бирюзовые, неземного отлива, птички: словно весточки из погребенных под слоем почвы былых садов.

Сидя на потерявшей очертания гряде, бывшей некогда могучей стеной, грубо замешанную глину для которой тысячи рабов таскали по жаре в плетеных корзинах, можно покурить, любуясь руинами былого величия. Или, забыв о парфянах, смотреть в другую сторону, где до самых отрогов Копетдага зеленеют квадраты полей, разделенные вереницами ветрозащитных посадок, и тарахтит колхозный трактор.

Глупый гость

В здешний пригородный колхоз заехал корреспондент прогрессивной парижской газеты.

Многоопытный председатель показал ему виноградники и человека с мотыгой, заработавшего с семьей двадцать пять тысяч рублей в минувшем году.

Журналист мысленно перевел рубли по курсу во франки, сказал «о!» и записал поразившую цифру в блокнот.

Не догадавшись поинтересоваться, отчего же крестьянин выглядит так, словно получает рубль в месяц.

И сколько в семье виноградаря душ.

Культурная революция

громадный автопортрет

французского художника Винсента Ван Гога

воспроизведенный смелой кистью

целиком занимал весь торец пятиэтажного блочного дома

я восхитился

и не враз догадался

что рыжебородый скуластый импрессионист

с прищуренным глазом —

Ильич

Акклиматизация

Северный человек скоро привыкает к здешней жаре, превозмогая ее напором и волей.

Но на четвертый примерно год сдает. Организм, устав бороться с варварским климатом, разлаживается.

Сердце, неврозы.

Портится даже характер.

Кто не уезжает, вновь приходит в норму – на 8-й или на 10-й год.

Но при этом меняется сам.

Замедляется походка. В повадке является спасительная ленца.

Словом, превращается в аборигена.

Миражи

каракумская сирень…

это тамариск цветущий по сторонам дороги:

от белого

чуть желтоватого

до розового и фиолетового

поселок в пустыне

ни прутика