Человек не отсюда - Даниил Гранин Страница 13

Когда я впервые году в шестьдесят восьмом узнал, что хирург в больнице «берет» за операцию — не поверил. И все кругом не верили. Значит, этот врач урод, монстр.

Потом оказалось, что «берут» и в других больницах. Процесс шел постепенно. Узнавал, что берут при приеме в институт, берут за дипломы. Берут учителя, берут в райжилотделах за ордер, за обмен, берут за путевку в санатории… Люди приспосабливались к этим порядкам мучительно. И не привыкли, не хотели мириться, они знали от рождения, что медицина у нас бесплатная, это завоевание, которое свято блюлось врачами, что обучение у нас бесплатное, что мы должны «учиться, учиться и учиться», жилье почти бесплатное, никто не может нарушить великих завоеваний революции.

Приятель мой привез из туристской поездки приемничек — директору своему. Зачем? А освободилась должность ведущего инженера. И как же ты вручишь? А он сам просил…

Писали диссертации для нужных людей, писали им статьи, доклады, книги. Подношения большие и малые, торты, бутылки коньяка, затем ящики коньяка, духи — все это становилось бытом, нормой делового общения. В малом масштабе оно отражало то, что творилось наверху. У нас пыжиковые шапки — там манто, у нас торты — там бриллианты. Взятки, поборы, вымогательства — все это ширилось, по всем городам и весям, разъедало все сферы служебной жизни, вплоть до милиции, армии, партийного аппарата. В министерства везли пакеты, ящики, а то и контейнеры. «А что я буду с этого иметь?» становилось основой решения вопроса для многих работников.

Менялось отношение к богатству. Становилось престижным иметь шикарную мебель, бриллианты, машину лучшей марки, дачу, словом, быть богатым. Одеваться не просто модно, а быть в «фирме». Прежнее небрежение к быту, коммунальщина, все уходило в прошлое, выглядело неудачливостью. Хорошо жить, жирно жить, богато жить, не обращая внимания, каким путем это приобретено… Социальная психология перестраивалась. Исчезала былая «пролетарская гордость», аскетизм, обыденное сознание ориентировалось на иные ценности. Приобретательство, роскошь хотя и осуждались пропагандой, но фактически этим занимались те, кто пропагандировал, и те, кто произносил обличительные речи, и те, кто возглавлял борьбу с хищениями, взятками.

Стало считаться проявлением заботы о детях устраивать их учиться за границу. Престижно, почетно работать не на родине, а за рубежом. И выгодно. Начальственные дети кончали Институт международных отношений, уезжали во всевозможные представительства, посольства. Вообще иметь за границей недвижимость — показатель наилучшего образа жизни. Поехать на месяц, на год — совсем хорошо.

Торговых работников, откровенных жуликов, принимали в лучшем обществе.

Что творилось там, народ не знал. Это только теперь открылись, и то со скрипом, преступная жизнь и деятельность Щелокова, Рашидова, Чурбанова, начинает проясняться о таких деятелях, как Бодюл, Кунаев, Медунов… Тогда о размерах бандитских операций, о подземельях Адылова понятия не имели!

Знали ли об этом в верхнем эшелоне власти? Вопрос, в котором испокон века таится холопская наша надежда. Может, и не знали, да какое это имеет значение? Должны были знать. Но не хотели.

С этого, как видно, все и начиналось. С лести, с возвеличиванья, что завешивало глаза и уши. Явление, которое мы называем «брежневщиной», окончательно оформилось, по-видимому, с того времени, когда М. А. Суслов провозгласил, что великая страна должна иметь великого руководителя. Этого будто ждали, тотчас аппарат с великой охотой принялся изготавливать Великого. Приемы, методика, традиции — всё еще не заржавело. Дело было знакомое, приятное. Потому приятное, что сулило выгоду всем делателям и всем окружающим, ибо великий руководитель имеет и выдающихся сподвижников. Хрущева тоже пытались взгромоздить на постамент, нельзя сказать, чтобы он не поддавался. Поддавался. Как тут не поддашься, если подпевалы хором славят каждое высказывание. Но Хрущев имел характер непредсказуемый, бурный, он то и дело соскакивал с пьедестала. С Брежневым было куда легче и удобнее. Ему можно было создать и военное прошлое, и последующие подвиги… Тут я должен оговориться. Насчет достоверности его книг «Возрождение» и «Целина» сам судить не могу, зато первая книга «Малая земля» сразу же вызвала недоумение и протест. При всем уважении к политработе, не могло быть так, что самым героическим человеком в армии оказался начальник политотдела, другие не стали Героями, не были так отмечены за боевые свои подвиги. Обязанность начальника политотдела подписывать и выдавать партбилеты, руководить инструкторами, а не управлять войсками. «Малую землю» превратили в «Бородино», самого же Брежнева сделали стратегом, роль его в Победе сделали одной из ведущих. Никто не понуждал писать ему эти книги, славить их как литературные шедевры, не было нужды награждать их Ленинской премией: «событие огромного значения»; говорить, что «по популярности, по влиянию на читательские массы, на их сознание книги Леонида Ильича не имеют себе равных», что в них «каждое слово согрето кровью его сердца» и т. д.

Если бы подобное адресовали Сталину, упрекать за это было бы трудно. Могли заставить, тогда действовал искренний культ. Брежнев таких чувств не вызывал. Происходила бессовестная фальсификация истории. Хотели тоже получить звездочку, звание, должность, словом, что-то с этого иметь. И получали, Г. М. Марков, руководитель Союза писателей, вручал Брежневу Ленинскую премию за «Малую землю», а Маркову за это Брежнев вручил Героя Социалистического Труда.

Угодники и льстецы делали карьеры. Чем больше воровали в своих краях, министерствах, тем больше льстили. Льстили не от страха, льстили, не уважая, ради того, чтобы продвинуться, заработать себе право на безнаказанность. И выдвигались. Это поощрялось. Соревновались, изощрялись в подарках, сооружали к приезду высокого гостя триумфальные арки, выстраивали вдоль дорог шеренги счастливого населения. Додумались до переносных клумб, которые переносили вдоль очередной трассы. Чуть ли не траву красили. В расходах не стеснялись. Все меньше думали о нуждах людей, о нехватке больниц, жилья. Строительство учреждений культуры не велось. Зато были построены сауны, тысячи больших и малых саун во всех областях, при комбинатах, управлениях для ублажения большого и малого начальства. Сауна — типичное сооружение периода застоя. И типичное времяпровождение — потеть, окунаться, попивать чаек, водочку.

Спаивание народа продолжалось, нарастало, об этом говорили, но практически не боролись, наоборот, торговля вином разворачивалась все шире, вино продавали повсюду, в любом кафе, столовой. На улицах выставляли лотки с винами. Атмосфера растления действовала все сильнее, не сдерживаемая сверху. Всё меньше думали о нуждах страны, всё больше о собственных.

Руководитель областного издательства рассказывал мне, как за несколько недель до Нового года начиналось изготовление эскизов для открыток с поздравлениями членам Политбюро. Отрабатывали каждому свою, отдельную открытку. Сочинялись тексты. Возили к секретарю обкома, обсуждали, что-то меняли, печатали, и, наконец, сам Первый рассылал. И так перед каждым праздником.

Трудно было привыкнуть к тому, что действительно великой страной могут руководить люди без высоких идеалов и принципов. Их тщеславие можно было удовлетворить разными медалями, звездами… Их вкусы… забивали козла, смотрели мультяшки, ездили на охоту.