Маленький друг - Донна Тартт Страница 13

После смерти Робина Первая баптистская церковь объявила о сборе пожертвований в память о бедном мальчике — сначала пастор хотел на пожертвования посадить вокруг собора несколько кустов японской айвы или сшить новые подушечки для преклонения колен во время молитвы. Однако размеры пожертвования оказались намного больше той скромной суммы, которую он ожидал собрать. Особенно отличились одноклассники Робина — они устраивали благотворительные базары, на которых продавали печенье собственного изготовления, стайками бегали по окрестным домам и собирали деньги на «памятник» другу. Один из школьных приятелей Робина, Пембертон Халл (который когда-то играл Имбирный пряник в одноименном спектакле), вообще принес двести долларов. Он сказал, что разбил копилку, в которой несколько лет копил деньги, но на самом деле маленький плут вытащил эти купюры из кошелька своей рассеянной бабушки. Пембертон, кстати, хотел пожертвовать также обручальное кольцо матери, десять серебряных ложек и булавку для галстука с масонской символикой — никто не помнил, откуда она взялась, но украшена она была настоящими бриллиантами, так что кое-чего должна была стоить. К большому сожалению Пембертона, его пожертвования были обнаружены родителями и конфискованы, но даже и без них общая сумма, собранная одноклассниками Робина, в несколько раз превзошла самые смелые ожидания пастора. Поэтому, подумавши немного и посоветовавшись с прихожанами, пастор решил отреставрировать один из церковных витражей, разбитый несколько лет назад во время очередного урагана и с тех пор так и стоявший без ремонта, заколоченный фанерой. Изначально этот витраж, один из шести, изображавших сцены из жизни Иисуса, воспроизводил его первое чудо: претворение воды в вино на свадебном пиру в Кане Галилейской. Однако пастор решил, что в новом витраже должна быть как-то отражена личность несчастного Робина, а также его маленьких друзей, столь самоотверженно трудившихся над сбором пожертвований.

Новый витраж понравился всем без исключения — изображенный на нем голубоглазый Иисус весьма благостной наружности сидел на камне под оливой и разговаривал с рыжеволосым мальчиком в бейсболке, лицом очень похожим на Робина. Ниже помещалась лента с широкой надписью:

«Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне».

А еще ниже была прикреплена медная табличка с надписью:

Незабвенному Робину Кливу-Дюфрену

С любовью от школьников Александрии, штат Миссисипи «Ибо таковых есть Царство Небесное» [2]

Всю свою жизнь Харриет видела брата в ореоле разноцветных лучей — ему светила та же звезда, что и архангелу Гавриилу, святому Иоанну Крестителю, Иосифу, Марии и, конечно, самому Христу. Когда по воскресеньям Харриет заходила в церковь, солнце, подсвечивающее витраж снаружи, зажигало волосы Робина рыжим огнем, а его загадочная улыбка эльфа несла в себе тайну вечного блаженства. Его лицо было более узнаваемым, более четким, чем лица окружающих его святых, но их объединяло общее знание, недоступное смертным, безмятежная отстраненность лишенных плоти духовных существ.

Надо сказать, что Харриет с ее извечной дотошностью очень занимал вопрос потери человеком его плоти. Что на самом деле случилось тогда на Голгофе? А потом в могиле — что? Как могла плоть подняться от своей низменной сущности и дойти до воскрешения? Харриет не знала этого, но Робин знал, и это знание явно читалось на его просветленном лице.

А что случилось со Спасителем, когда он воскрес? Конечно, в Евангелиях это было описано как великая тайна, но все же почему люди никогда не пытались выяснить, что там произошло? Библия говорит, что Иисус восстал из мертвых, правильно? Ну и как же он восстал — только духом, а не плотью? Но нет, в том же Евангелии сказано про Фому Неверующего, который вложил свой перст в раны Иисуса. К тому же Иисуса видели идущим по дороге, а Мария Магдалина обнимала его вполне осязаемые ноги. И тело Спасителя исчезло из пещеры… Хорошо, ну а где это тело сейчас? Вознеслось на небо и живет там? И вообще, если Иисус так любил всех людей, почему же они до сих пор умирают, а тела их гниют в земле?

Когда Харриет было семь или восемь лет, она решила заняться черной магией и даже пошла в библиотеку поискать, что написано по этому поводу. Тогда она была до глубины души возмущена и разочарована тем, что даже самые «научные» книги по черной магии предлагали лишь дешевые трюки, вроде монетки, которую вынимаешь из уха собеседника. Она-то ожидала настоящего волшебства! В церкви, напротив витража с портретом Робина, размешался еще один витраж, изображавший воскрешение святого Лазаря. История бедного Лазаря действительно до сих пор не давала Харриет покоя. Как реально могло произойти это воскрешение? Ведь Лазарь пробыл в могиле целую неделю, и от его тела уже сильно воняло. Что же стало с этим его телом, покрытым струпьями и язвами? Они зажили или от него и дальше продолжало нести трупным запахом? Что он рассказал о той, проведенной в гробу неделе Иисусу и сестрам? Мог ли он после воскрешения жить дома, как обычный человек, или ему пришлось стать отшельником, как чудовищному творению Франкенштейна, поскольку никто не мог переносить его ужасного запаха и видеть его изуродованное трупным разложением лица? Она с раздражением думала, что, если бы она, Харриет, оказалась тогда на месте святого Луки, она бы уж описала эту поразительную историю гораздо подробней.

А может быть, все это сплошные россказни и никакого воскрешения не было вовсе? А если Иисус все-таки откатил камень и вышел из могилы живым, то почему же тогда ее брат не смог этого сделать? Почему?

Такие мысли преследовали Харриет как наваждение, но главной ее навязчивой идеей стало следующее: раз она не может вернуть брата, она должна, обязана, по крайней мере, выяснить, кто убил его.

Одним майским утром в пятницу, через двенадцать лет после смерти Робина, Харриет сидела на кухне Эдди, погруженная в чтение дневников капитана Скотта, написанных во время его последней трагической экспедиции в Антарктиду. Книга стояла на столе, прижатая с одной стороны локтем Харриет, а с другой — тарелкой с омлетом, который она рассеянно, но с аппетитом уничтожала. И она, и Алисон на неделе часто завтракали у Эдди — Ида Рью приходила к ним только в восемь утра, а их мать обычно на завтрак не употребляла ничего, кроме сигареты и бутылки пепси.

В тот день девочкам не надо было идти в школу, потому что уже начались каникулы. Эдди стояла у плиты, повязав на платье веселенький передник в белый горошек, и потряхивала на сковороде омлет для себя. Конечно, она вовсе не одобряла привычку Харриет читать за столом, но в то утро решила не связываться — иногда легче не заметить нарушения приличий, чем делать замечания каждые пять минут.

Омлет застыл, образовав красивую бледно-желтую горку, и Эдди, прихватив сковородку, пошла к серванту за тарелкой. По дороге ей пришлось переступить через лежащую на кухонном полу Алисон, издающую монотонные всхлипы.

Алисон лежала так уже почти двенадцать часов, поэтому Эдди притерпелась к ее нынешнему расположению. Поначалу она попыталась воздействовать на внучку, но когда поняла, что уговоры не подействуют, попросту перестала ее замечать. Она уже слишком стара, чтобы постоянно гасить чужие истерики, решила Эдди, к тому же она на ногах с пяти утра и, вообще, сыта этими детьми по самое горло.