История одной кошки - Гвен Купер Страница 12

Теперь я медленно крадусь в Домашний кабинет, прислушиваясь к звуку шагов — на всякий случай, — несмотря на то что слышала, как Лаура с Джошем ушли на работу. Домашний кабинет слишком переполнен тем, что Джош называет «памятными вещами», а Лаура просто «хламом» (хотя она дразняще улыбается, когда это говорит), чтобы стать для меня по-настоящему уютным. Но здесь есть чудесная нагревающаяся кровать для кошки, которая расположена на письменном столе перед небольшим экраном телевизора. К кровати крепится игрушечная мышка на поводке, что лишний раз подтверждает, как мало такие люди, как Джош, знают о мышах. Во-первых, игрушечная мышка совершенно не похожа на настоящую. Во-вторых, ни одна мышь не позволит человеку усадить себя на поводок, потому что даже мыши умнее собак.

Джош любит использовать кровать для кошек как когтеточку, тренируя свои пальцы по несколько часов безостановочно. Странно, но они издают клацающие звуки, а не звук царапающих когтей, обычный для когтеточки. Если Джош видит, что я сплю на ней — используя ее по прямому назначению, — он сгоняет меня, чтобы самому сесть за нее и использовать уже не по назначению. Поэтому теперь я захожу сюда немного подремать днем, пока Джош на работе. Когда он заставал меня на столе первые пару раз, он говорил, что я должна держаться отсюда подальше — такое «правило». Если бы я так не устала от недосыпания, вероятно, я нашла бы попытку Джоша навязать мне «правила» смешной. Все кошки с рождения знают, что бессмысленно обращать внимание на бессмысленные правила, устанавливаемые людьми. Кроме того, меньше люди знают — крепче спят.

Мне удается немного поспать, но все вокруг пахнет слишком незнакомо, чтобы можно было полностью расслабиться. Я осторожно ступаю с кровати для кошек на стол, со стола на кресло, стоящее перед ним, а потом с кресла спрыгиваю на пол. Затем возвращаюсь в комнату, где Лаура меня кормит. Тут стоят все коробки Сары.

Похоже, Лаура не любит заходить в эту комнату, но я должна признать, что она очень аккуратно придерживается расписания — намного лучше Сары. Каждое утро она кормит меня в одно и то же время, за исключением воскресений — единственный день, когда Лаура не ходит в контору. Она, как и Сара, работает в юридической фирме, но, по всей видимости, работа Лауры намного важнее, чем набор текста, потому что людям из ее конторы она необходима с той самой секунды, как просыпается. Вечером, возвращаясь домой, она приносит с собой большие пачки бумаг, чтобы поработать еще и дома. Читая свои бумаги, Лаура надевает очки — скорее всего и на работе она тоже ходит в очках. По бокам на переносице у нее остаются едва заметные розовые следы.

Рабочие дни Лауры длиннее Сариных, обычно она возвращается домой намного позже наступления сумерек, чтобы покормить меня перед сном. Джош по вечерам часто ходит куда-нибудь с друзьями по работе, с сослуживцами, но даже он возвращается раньше Лауры. Порой он выражает сожаление по поводу того, что она так поздно приходит домой, но Лаура объясняет: дела ее клиентов расстроятся, если она будет работать меньше, и тогда ее начальство станет поручать ей меньше дел. Мне кажется, что получать меньше работы — это хорошо. Но Лаура явно придерживается иного мнения. Кажется, чем больше некоторые люди работают, тем больше им приходится работать. А смысл где? Однако мне многие из людских поступков кажутся бессмысленными.

Стены в этой комнате выкрашены желтой краской, и запах ее до сих пор не выветрился. Пол выстлан гладкими деревянными досками, которые натирали до тех пор, пока в солнечном свете они не стали блестеть, как водная гладь. В первые несколько дней после переезда я думала, что пол на самом деле сделан из воды, таким он был скользким. Не сразу я научилась передвигаться здесь так, чтобы подо мной не разъезжались лапки, когда я бежала или слишком быстро поворачивалась.

Такие же скользкие деревянные доски покрывали пол и во всех остальных помещениях квартиры, и даже Лаура с Джошем иногда на нем поскальзывались. Как-то Лаура рухнула прямо на Джоша, когда они шли по коридору. Он подхватил ее, чтобы она не упала. Я бы не позволила, чтобы человек меня так хватал, но Лаура выкрутилась и рассмеялась. Она вообще много смеется над поступками Джоша. Иногда он комкает бумажную салфетку в руке, подносит ее ко рту, а потом кашляет — смятая салфетка вылетает. «Ой, прости меня, — говорит он. — Не знаю, как это произошло». Мне это кажется нелепым, но Лаура всегда закатывает глаза и смеется. Как несправедливо! Когда я выплевываю клубок волос, Лаура не закатывает глаза в восторге и не восклицает: «Пруденс! Как смешно!», а начинает сердито убирать за мной.

Эта комната практически пустая, если не считать коробок с вещами Сары и сгруженных в одном углу четырех темно-коричневых стульев с черными кожаными сиденьями. Я попыталась пометить хотя бы один стул в этой комнате когтями, как пометила наш диван в Нижнем Ист-Сайде (единственным моим желанием при этом было сделать эту комнату хоть немного похожей на мое прежнее жилье), но Лаура застала меня за этим занятием и решительно сказала: «Нет! Нет, Пруденс!» Не понимаю, почему она так разволновалась. Она могла бы просто спокойно сказать: «Пруденс, в Верхнем Вест-Сайде метить стулья считается дурным тоном», и я бы отлично ее поняла. Наверняка это лучше, чем крик.

Хотя, если честно, стулья мне вообще ни к чему, потому что оба больших окна имеют подоконники, на которых я могу разлечься и наблюдать за происходящим на улице. Эта квартира расположена так высоко, что из окна я вижу множество вещей, о существовании которых даже не подозревала. Например, я не знала, как выглядят верхушки зданий. У некоторых крыши черные, у других белые, а где-то есть небольшие, выложенные кирпичом островки, где люди выращивают цветы и нежатся в лучах солнца. На паре крыш есть огромные круглые предметы, поверх которых лежит что-то остроконечное, — как-то я слышала, что Джош назвал это «водонапорными башнями». Вокруг нас больше неба, чем мне до этого приходилось видеть, и, когда солнце светит слишком ярко, а небо слишком голубое, перед глазами у меня возникают волнистые линии, если смотреть долго.

Если бы со мной жила Сара, она, скорее всего, поднесла бы один из этих стульев к окну, чтобы мы могли сидеть вдвоем и любоваться солнышком. Она бы что-то напевала и гладила меня по спине, пока я сижу у нее на коленях, возможно, спела бы даже песенку о Пруденс, пока я погружаюсь в глубокий сон.

Но здесь я почти все время одна, и единственная музыка, которую я слышу с тех пор, как покинула Нижний Ист-Сайд, — воспоминания о песнях Сары.

Слышу, как в замке поворачивается ключ, и по звяканью понимаю, что вернулся Джош. Лаура всегда держит ключи наготове, когда выходит из лифта. Я ни разу не слышала, как она звенит ими, пытаясь отыскать нужный, чтобы войти в квартиру.

На лестнице слышатся шаги Джоша, доносится слабый запах его одеколона (который по утрам намного сильнее), когда он направляется в их с Лаурой спальню. После того как Джош переодевается из рабочей одежды в спортивный костюм и снимает туфли, оставаясь в одних носках, он проводит какое-то время за клацаньем на кровати-когтеточке в Домашнем кабинете. Потом он спускается вниз — послушать музыку в гостиной в ожидании Лауры. До меня доносятся ее приглушенные звуки.