Клуб бездомных мечтателей - Лиз Мюррей Страница 12

Это было лето 1985 года, прямо перед тем, как я пошла в школу. Это был последний раз, когда я помню нашу семью счастливой. Все, что происходило до этого в нашем доме, мне не с чем было сравнивать. Я не представляла, насколько наша семья отличалась от многих других семей. Тогда я знала главное: у меня есть мама и наши родители заботятся о нас. Я не знала, что они нам многого недодавали, и это не имело никакого значения, ведь я и понятия не имела, что еще мне было нужно.

Лето заканчивалось. И с летним теплом уходило единство и сплоченность нашей семьи. Это было последнее лето, когда наша семья была более-менее стабильной. Наверное, все мы жили в маленьком закрытом мире, созданном только для нас. Я тогда думала, что мы – совершенно обычная семья, живущая на Юниверсити-авеню, ничем не отличающаяся от всех остальных. Иногда дела у нас шли не очень, но у нас было самое главное – мы были вместе.

* * *

В тот август я завела привычку залезать на стул на кухне и считать дни на бесплатном календаре из магазина Met Food над холодильником. Этому я научилась у своей старшей сестры. Вот уже два августа подряд Лиза неодобрительно щурилась на календарь, на котором, кроме дат и дней недели, были приклеены скидочные купоны на курицу и замороженные бурито по девяносто девять центов. Лиза была недовольна приближением учебного года. На следующий день я должна была пойти в школу вместе с ней.

– Все, ты попалась, – заявила Лиза, роясь в своих школьных принадлежностях, чтобы найти что-нибудь, чем она могла бы со мной поделиться. – Больше тебе дурака валять не придется. Теперь у тебя будет работа, как у всех нормальных людей.

Я вспомнила, как Лиза возвращалась из школы и прямиком направлялась в свою комнату, чтобы делать домашнее задание. Она с усталым видом выходила из комнаты через несколько часов, а я все это время сидела у мамы на коленях и смотрела телевизор. Закончив с домашними заданиями, Лиза отбирала у меня пульт под предлогом, что она весь день работала, а я прохлаждалась, сидя на заднице. Теперь я сама собиралась в школу и чувствовала, что больше Лиза не сможет обвинять меня в безделье.

Сестра вынула стопку старой линованной бумаги, которую она нашла в кладовке, и разделила стопку пополам.

– Бери, пригодится, – с видом знатока сообщила она. – Клади лист разлиновкой вверх, а то ребята начнут над тобой смеяться. Вот увидишь, дети друг над другом часто смеются.

Маленькими ручонками я вкладывала листы бумаги в папку, скрепленную тремя никелированными кольцами. Я уже много раз видела, как это делает Лиза. В это время мама непрестанно ходила по комнате из угла в угол.

– Завтра в школу! Лиззи, как время-то летит! Ты же только что в памперсах ходила! В памперсах! – Мама, видимо, не отдавала себе отчета в том, что она кричит.

Перед этим она уединилась с папой на кухне, где хорошо «ускорилась». Ее челюсть была напряжена, желваки ходили под скулами, губы были плотно сжаты, а глаза – дикие. Я знала, что теперь она может долго так бегать по комнате и говорить.

Я всю неделю просила маму собрать меня в школу, но она не хотела вылезать из кровати. К счастью, пришел чек. Теперь она укололась и вернулась к жизни. Независимо от причин, ее внимание меня очень радовало.

– Нет, ну посмотрите на нее! В школу собирается. Я глазам своим не верю. – Мама зажгла сигарету и затянулась так глубоко, что кончик сигареты засветился, как маяк. – Тебе, Лиззи, в школе очень понравится. Ты будешь отлично учиться.

Я мгновенно заразилась ее энтузиазмом. Я была уверена, что в школе мне очень понравится.

– Слушай, а у тебя есть тетрадка? – спросила мама неожиданно с чувством заботы на грани срыва.

Было полдвенадцатого ночи. Я пару часов назад нашла старую папку-скоросшиватель под Лизиной кроватью. Лиза дала мне писчей бумаги, которую мы прошлой весной нашли в мусоре и которая уже тогда была желтой.

– Да, мам, вот здесь.

Я с трудом подняла вверх толстую папку, но она даже на нее не посмотрела.

– Отлично. Я тебя уже подстригла?

– Подстригла? Нет. А надо?

– Конечно, дорогая. За день до школы все получают новые вещи, всех стригут и все чистят зубы. Садись около журнального столика, я сейчас принесу ножницы и тебя подстригу. Может быть, не всю голову, но челку точно. В любом случае все смотрят только на челку.

Она открыла выдвижной ящик. Ее движения были нетерпеливыми, незаконченными, ее мысли и энергия переключались на что-нибудь другое до того, как она доводила любое действие до конца.

– Лиззи, все будет хорошо. Вот увидишь…

Было видно, что у нее нездоровая активность.

Я слышала, как мама, гремя, перебирает вещи в ящике. Лиза ушла спать, напоследок сказав, что ей надо выспаться, потому что вставать рано. Мне она настоятельно посоветовала сделать то же самое, если я хочу утром нормально проснуться.

Глядя на мамины движения, я занервничала. Она вообще умеет стричь волосы? А слабые глаза ей в этом деле не помеха? Я совсем не хотела, чтобы моя стрижка была похожа на ее: мамины волосы были длинными и волнистыми, но совершенно неухоженными и торчали в разные стороны. Я начала волноваться.

– Вот, нашла! – сказала мама, размахивая ржавыми ножницами.

Папа был на кухне, и я слышала, как он что-то бормочет. У меня не было выбора, поэтому я решила расслабиться.

Я должна была сидеть абсолютно без движения. Мама держала мой подбородок, чтобы я не дергала головой. Она велела мне закрыть глаза, чтобы в них не попали волосы. Чтобы волосы не падали на пол, я держала на коленях лист бумаги. У меня никогда раньше не было челки, но, кажется, мама не принимала этого во внимание. Она брала пряди моих волос и отрезала. Когда я почувствовала, что холодный металл ножниц касается моего лба в паре сантиметров над бровями, то начала паниковать.

– Мама, ты уверена, что надо так коротко отрезать? – спросила я.

– Дорогая, все под контролем. Осталось только немного подровнять. У меня почти получилось, но сейчас придется еще чуть-чуть отрезать. Пожалуйста… не двигайся.

На полу лежали пряди волос. Мама нервно притопывала ногой и иногда ругалась.

– Черт!

Мое сердце учащенно билось. Постепенно мама отрезала мне всю челку, и у меня над лбом оказался «ежик». Мама положила ножницы на журнальный столик, и я начала ощупывать голову руками. Вместо челки у меня был короткий щетинистый «ежик». Слезы потекли из моих глаз.

– Ма-ма, ты слишком коротко отрезала. Зачем так коротко?

Но мама уже надевала туфли, чтобы идти в бар. По ее лицу я поняла, что кокаиновый кайф прошел и ей надо было успокоить нервы алкоголем. Она снова стала для меня недоступной.

– Знаю, дорогая. Но волосы отрастут. Мне надо было сделать все ровно, но эти чертовы ножницы совсем не годятся для стрижки волос.

Лиза говорила, что дети в школе часто дразнятся и смеются. Я представила, что мне придется пережить, и тихо заплакала. Мама взяла меня за руку и отвела в ванную около входной двери. Она встала за мной, и мы посмотрели на наше отражение в зеркале. Мама уже надела жакет. Она нагнулась, положила подбородок мне на плечо и погладила по голове.