Когда поют сверчки - Чарльз Мартин Страница 12

– Говорят, у тебя вчера был нелегкий день.

– Угу.

Еще гребок, тонкое шипение падающих с лопастей капель, легкий всплеск погружающихся в воду весел… На спине Чарли от шеи до поясницы вздувались и играли мускулы – хорошо развитые и на редкость гармоничные, они являли собой почти безупречный образчик тренированного человеческого тела.

– Что ты сегодня надел? – На этот раз Чарли улыбнулся шире.

– То же, что и всегда.

Чарли покачал головой, но ничего не сказал, и мы продолжали наше синхронное движение, то наклоняясь вперед, то откидываясь назад.

Расстояние от моста Джонса до Бертонской плотины составляет ровно девять миль. Почти всегда, выходя на воду, мы преодолеваем его целиком – туда и обратно. Мы с Чарли составляем очень неплохую команду. Я выше ростом, но более худой. Чарли, напротив, коренаст и крепок, так что я предпочел бы не встречаться с ним в темном переулке. Мой показатель максимального потребления кислорода выше, что означает, в частности, что у меня больший объем легких, а сердце перекачивает большее количество крови в единицу времени. Иными словами, мой организм способен в течение длительного времени усваивать значительное количество кислорода. Что касается Чарли, то в его теле – где-то глубоко внутри – скрыт некий особый механизм, который не подчиняется законам физики или анатомии, но который дает обычным людям возможность совершать чудеса: например, выиграть первенство штата по борьбе, уложив на лопатки (причем не один, а два раза) чемпиона страны среди юношей.

Первенство проходило по системе, когда участник выбывал после двух поражений, а поскольку на соревнованиях в старшей школе противник Чарли ни разу не проиграл, моему тогда еще будущему шурину пришлось уложить его дважды. В первой схватке он прижал соперника к ковру во втором раунде. Когда же они встречались во второй раз, Чарли завязал парня узлом через считаные секунды после начала. Его победа выглядела особенно убедительной еще и по той причине, что тогда Чарли учился в предпоследнем классе, а его соперник-чемпион был выпускником. После этого случая Чарли выиграл еще три первенства штата, да и в школьных соревнованиях больше никогда никому не проигрывал.

На первой половинке пути нам немного помогало течение, но Чарли все равно греб, не жалея себя; он вкладывал в работу всю мощь своих мускулов, и мы неслись на юг, точно на крыльях. Сила, с которой он отталкивался веслами от воды, подсказывала мне, что Чарли в отличной форме и что он отменно чувствует себя, а это означало, что сегодняшняя тренировка дастся мне нелегко. У меня уже ныли мускулы на руках и на ногах, а ведь мы пока шли по течению. Что же будет, когда мы двинемся обратно?

После семи утра ходить по озеру хоть на байдарке, хоть на академической лодке становится довольно проблематично. Именно в это время на водоеме появляются скоростные катера и гидроциклы, поэтому мы с Чарли обычно тренируемся ни свет ни заря. Конечно, остается еще погода, которая в наших местах меняется столь внезапно, что предсказать ее практически невозможно. Происходит это оттого, что с окружающих гор то и дело срываются холодные ветры и торнадо, которые долго гуляют по озеру и способны потопить все и вся. В Вербное воскресенье 1994 года, то есть еще до того, как мы перебрались в эти края, над округом пронеслась «сверхячейка» [15]примерно из тридцати торнадо, получившая название «Воскресный убийца». Старожилы до сих пор помнят не столько протяжный вой, который издавали эти смерчи, сколько весь тот мусор и обломки, которые плавали по озеру в течение нескольких дней после катастрофы. Только мертвых тел среди мусора почти не было: подхваченные торнадо сломанные сучья и острые осколки черепицы превращали человеческую плоть буквально в фарш, поэтому трупы сразу погружались на дно озера – туда, где уже больше столетия спал затопленный город Бертон.

Академическая гребля не похожа ни на какой другой вид спорта. Отличий много, и главное из них заключается в том, что это единственный спорт, в котором спортсмену не нужно постоянно смотреть вперед. Направление движения гребец-академист определяет главным образом глядя назад. Легкоатлеты, в особенности спринтеры и барьеристы, выглядят на дорожке как локомотивы на полном ходу: их ноги отталкиваются от земли, а руки от воздуха, словно мощные поршни и рычаги. Футболисты сталкиваются друг с другом, словно тараны, или виляют из стороны в сторону, как ярмарочные электромобильчики. Что касается европейского футбола, то эта сумбурная игра и вовсе представляется чем-то средним между балетом и боем быков, и только в гребле спортсмен похож на гибкую пружину.

Чтобы лучше понять это сравнение, вскройте заднюю крышку наручных часов, и вы увидите, как витки волосковой пружины то сжимаются, то снова расходятся. Гребец тоже двигается в определенном ритме, поддерживать который, впрочем, довольно-таки тяжело, снова и снова повторяя одни и те же движения. Вот он складывается чуть не пополам: колени прижаты к груди, руки вытянуты вперед, легкие втягивают как можно больше воздуха. Зацепившись веслами за воду, спортсмен начинает гребок: сначала он отталкивается от подножки одними ногами, затем подключает руки и корпус, одновременно выдыхая воздух. К концу гребка его тело вытягивается почти что во всю длину, ноги выпрямлены, корпус откинут назад, руки согнуты перед грудью. Как только лодка получит необходимый толчок, спортсмен вынимает весла из воды и снова тянется вперед, снова сгибает ноги и жадно хватает ртом воздух, чтобы тут же совершить новый гребок, снова выложиться до предела.

Примерно так же бьется человеческое сердце.

Гребля – настолько тяжелый или, лучше сказать, энергозатратный вид спорта, что за одну гонку спортсмены прокачивают через свои легкие чуть ли не вдвое большее количество воздуха, чем представители других спортивных дисциплин. Именно поэтому тренированные гребцы отличаются большим ростом, длинными руками и вместительной, как бочка, грудной клеткой.

Если не считать роста, то Чарли выглядит именно так. Если бы люди были птицами, то он, наверное, принадлежал бы к породе кондоров или же альбатросов.

И все же гребля, каким бы тяжелым ни был этот вид спорта, способна дарить огромную радость, и эта радость – в движении. Академическая лодка имеет большую длину, но при этом очень узка и способна скользить по воде с завидной скоростью. Длинные весла, выносные вертлюги-уключины и роликовое сиденье-банка звучат как ударная группа в оркестре: они позвякивают, постукивают, поскрипывают, и этот ритмично повторяющийся перебор разносится далеко над водой. Правда, гребец, как я уже говорил, сидит спиной вперед, но это не мешает ему оценивать свое положение в пространстве и направлять нос лодки куда нужно. В этом ему помогают инстинкт и умение запоминать ориентиры. Через каждые несколько гребков спортсмен бросает взгляд через плечо, мгновенно запечатлевая в памяти обстановку впереди. Снова повернувшись лицом к корме, он лишь следит за кильватерным следом да за цепочками расходящихся кругов, оставленных на поверхности воды лопастями весел. Круги эти становятся все шире и шире, они сливаются друг с другом и в конце концов исчезают, но стремительная, как барракуда, лодка уже далеко – лишь тянется за ней цепочка свежих следов.