Купальская ночь, или Куда приводят желания - Елена Вернер Страница 12

От главного купальского костра грянула песня. Пели на украинском, что-то разнузданное, залихватское, но слов было не разобрать. Певучие, крикливые или фальшивящие, голоса сливались в один густой поток звука, разносящегося над лугом и рекой.

– О, там уже прыгают, через костер! – Женя даже привстала. Катя тоже обернулась. – Пойдем, посмотрим!

– По-любому решит сама скакать, – насмешливо скривил губы Ваня. – Сама решит и еще кой-кого за собой утащит. Будет у нас жареная Женька.

– А жареного Ваньки не будет? А то шашлычка захотелось! – огрызнулась она и повернулась к Косте. У нее на лице словно по щелчку рубильника пропало едкое выражение, адресованное брату, и возникло новое, предназначенное мужчине. Она проникновенно заглянула ему в глаза:

– Кость, пойдем?

– Костян, не поддавайся! – продолжал подтрунивать Ваня.

Кате вдруг стало неприятно видеть Женю и то, как она кладет свою руку на плечо Кости. Она, стараясь отвлечься, медленно повела ладонью по сухим былинкам, торчащим из земли, поглаживая их.

– Ко-ость… – протянула Женя. Катя рванула траву целой пригоршней, и, спохватившись, принялась отряхивать ладони как ни в чем ни бывало.

– А знаете, что через костер раньше прыгали, чтобы очиститься? В купальском костре сгорает все плохое, горе, болезни… – задумчиво пробормотал Костя, не говоря ни да, ни нет. Женя обольстительно улыбнулась:

– Ну так тем более пойдем!

– Куда тебе идти, ты еще венок не сплела! Сиди, женщина, – хохотнул Ваня.

– Сплела, – зыркнула она на него недобро. В доказательство слов Женя потрясла венком прямо перед лицом брата, а потом водрузила на голову. Объемный, с торчащими во все стороны веточками и листиками, венок в сумраке напоминал птичье гнездо, венчающее кудри, залитые лаком с блестками. Девушка поправила прическу и вытащила из нее несколько шпилек, бросив их на подол юбки. Шпильки с жемчужинками, те самые, что Женя отговорила покупать Сойкину. Судя по тому, как вытянулась лицо самой Настены, она тоже их заметила.

– Как я вам? – покрутила Женя головой, красуясь в венке.

– Ты же говорила, что бусинки облезут через неделю, а сама купила… – вполголоса заметила Катя. Женя сощурилась, оглядев Катю с головы до ног, и пожала плечиками:

– А мне что? Подумаешь! Зато красивые. А облезут – я еще куплю.

Катя не нашлась, что ответить.

– Ну что, пойдем? – Костя вдруг пружинисто встал. Женя обрадовано вскочила на ноги:

– Пойдем!

– Я имею в виду, может, нам всем двинуть отсюда? В парке посидим. А то Маркелу придется скоро дрова из самой Лисановки таскать…

Все засмеялись, Маркел широко улыбнулся. И правда, парень почти уже и не сидел у костра, он отлучался за растопкой все чаще и отсутствовал все дольше.

Решили сворачиваться. Пока Костя с баклажкой ходил к реке набрать воды, Маркел разворошил угли, разбивая самые большие из них, рассыпая вокруг красные брызги искр. Потом он отбросил палку в сторону и закурил, сел на корточки и с хитрецой глянул на Катю. Оглянулся куда-то за себя и вдруг хлопнул ладонью по земле:

– Глянь, глянь, поймал! – он проглатывал первый звук, и получалось – «лянь, лянь».

Девчонки навострили уши:

– Кого?

– Да цикаду!

Он протянул тщательно сжатый кулак им. Женя и Надя, стоявшие ближе всего, разом отпрыгнули.

– Фу! – поджала губы Женя. – Маркел, ты опять…

– Покажи! – Катя подошла ближе, прислушавшись. – Это ж они стрекочут?

И цикады вдруг разом запели в темноте. Как будто этот звук кто-то только что включил, прибавил громкости. Такой привычный шум жаркой летней ночи, на который не обращаешь внимания, как в городе не обращаешь внимания на гул большой дороги.

Маркел смотрел на Катю. Черный плутовской взгляд:

– Не боишься? Они кусаются, больно…

– Да ладно, не гони, – встрял вдруг Степа. Он встал, пошатнулся, и стало заметно, как его развезло от жары и выпитого с непривычки. – Я таких сто раз ловил. Покажь!

Катя терпеливо ждала, поглядывая на кулак Маркела. Тот опасливо, медленно приблизил к ней ладонь, ожидая, когда та отшатнется, но девушка не двигалась. Она, кажется, раскусила его игру, и уже улыбалась.

– Бу! – ладонь парня резко метнулась к ней и раскрылась. Катя не дернулась, и правильно – в руке было пусто. Просто крепкая широкая ладонь, с грязно-серыми мозолями у каждой фаланги и основания каждого короткого пальца.

Девушки захихикали. Катя покачала головой:

– Подколол?

– В Москве-то, поди, нету никаких цикад, да? Там же вообще никого не водится…

– Только мы, – усмехнулась Катя в ответ.

Костя вернулся и поливал угли водой, от них с шипением валил пар. Катя хотела заговорить с ним, поэтому снова обернулась к Маркелу:

– У тебя такие мозоли… Жуть.

Маркел хохотнул:

– А то. Три дня косил.

Костя понимающе присвистнул.

– Я бате говорю, куда столько? – вдохновился Маркел. – Корова сдохнет столько жрать. А он мне – «нехай буде больше!» Куда больше, кому больше… У меня уже спина трескается, а он мне – «ще давай, мало робишь!» Я уж думаю, хоть бы дождь ливанул, что ли, пускай все сгниет к чертям – чем так пахать…

– Ага, у нас тетка то же самое, – подхватил Степа горячо. – Да, Костян?

– Такое уж поколение. Они после войны голод помнят… – отозвался тот. – Тетя Маня нас до сих пор кусками сахара угощает. У них-то сахар в дефиците был, она его в детстве годами не видела.

– У меня батя вообще бешеный, – покачал головой Маркел. – Приезжаем как-то на буряки, полоть. Он мне говорит, ну, говорит, вон до того места сделаем сегодня, и все. Я как проклятый, давай лопатить. Думаю, сейчас по-быстрому все сделаю, и гулять. Сделал, а он мне – солнце еще высоко, давай столько же. Да е-мое, солнце ему высоко!

И Маркел от полноты чувств цыкнул сквозь зубы коротким плевком.

– Ага. А картоха что, тоже дефицит? – заплетающимся языком зачастил Степа. – Сажает столько… Мы ж всей семьей ее три дня копаем! За зиму не съесть. Говорит, главное, шо в погребе лежит, а съедим – не съедим, дело десятое.

Ваня и Женя весело переглядывались. Они не делились своими тяготами. Катя сообразила, что у этой семьи таких проблем просто нет.

– Ох, Степка… Уработался прямо. Ну так едим же, – вдруг нахмурился Костя, перехватив Катин взгляд. – И скотине перепадает.

– Ага, это ты два года в армии, а я все это время тут вкалывал, на огороде, на покосе, на картошке, на буряках…

– А в армии, ты думаешь, кровать сгущенкой намазана?

Все засмеялись, а Степа сник, и его уши малиново вспыхнули. Костя хлопнул его по плечу: