Амрита - Банана Есимото Страница 12

Чтобы как следует приготовиться к праздничному событию, мне пришлось встать в восемь. Я проснулась под глухой звук дождевых струй, накинула халат и, пройдя по темному, мрачному в это дождливое утро коридору, спустилась по лестнице на кухню.

Было воскресенье, и я, честно говоря, думала, что все еще спят, но, открыв дверь на кухню, увидела Микико, свою двоюродную сестру – студентку, которая жила вместе с нами. Она, похоже, недавно вернулась домой, но уже успела принять ванну. С ее мокрых волос стекали капли. Вид у Микико был сонный. Облокотившись на стол, она застыла на фоне мутного окна, однако, увидев меня, встрепенулась.

– Ты сегодня рано, – сказала она.

– Зато ты припозднилась. Когда домой-то пришла?

– В семь. Сейчас, наверное, спать пойду.

Мне нравилось ее лицо. Нежные черты, аккуратные нос, рот и глаза. Она была дочкой маминой младшей сестры, и нечто неуловимое в лицах маминых родственников, то, что всегда очаровывало меня, перешло по наследству и к ней. Столь очевидное внешне кровное родство – вещь, которой нельзя не удивляться.

Я включила телевизор.

Как раз показывали прогноз погоды, и диктор монотонно говорил про проливные дожди во всех регионах. Его голос сливался с шумом дождя за окном, и в какой-то момент мне показалось, будто я где-то глубоко под землей смотрю особо секретную программу для посвященных. Дождь – вместе с программой – длится уже целую вечность, и все это время я сижу в своем подземелье, умирая от скуки и бессилья. Чувство было сродни чувству безысходности…

– Саку, так почему же ты встала в такую рань? – спросила Микико.

– У Ёко сегодня свадьба.

– У Ёко свадьба? Здорово. А кто жених, Хасэгава?

– Ага. У них был очень длинный добрачный период, который наконец-то закончился, – я улыбнулась.

– Слушай, а чем Ёко занимается? Она работает?

– Она дизайнер. И, между прочим, свой подвенечный наряд сшила собственноручно.

– Обалдеть можно!

– Когда я с ней разговаривала по телефону, она и вправду была слегка обалдевшей. Ей из-за этого платья ни одной ночи толком не удалось поспать. А вчера вечером, то есть считай накануне свадьбы, она пошла на концерт «Moonriders» [8]. Представляешь? Кажется, они с Хасэгавой все-таки затянули со свадьбой.

– Здорово! Отличные ребята. Не перестаю им удивляться, – сказала Микико.

Ёко была моей школьной подругой.

У нас с ней всякое бывало. Как-то раз мы обе влюбились в одного мальчика и даже поссорились из-за этого (мальчик тогда достался мне, хотя сейчас это уже не важно). Но потом опять помирились, часто ночевали друг у дружки и вели долгие разговоры за полночь. У Ёко прямо в комнате жил огромный пес со странной кличкой, который очень любил, чтобы ему чесали живот. Если я приходила к ней в гости без ночевки, то вечером ее младший брат почти всегда подвозил меня до дома. А спагетти с соусом из тресковой икры, которые готовила ее мама, – это было настоящее произведение кулинарного искусства. Когда бы я ни появлялась на пороге ее комнаты, Ёко всегда сидела за столом и обязательно что-то шила. Ее пальцы двигались быстро и ловко, просто невероятно ловко, и даже если она сама бывала чем-то озабочена или недовольна, это волшебное упорядоченное движение ни на минуту не сбивалось с ритма. У Ёко были хрупкие руки, как у статуи Девы Марии в церкви. Она не умела скрывать плохого настроения, сразу надувалась, становилась мрачной. Кроме того, дома она не носила контактные линзы, а ходила в своих старых очках с серебристой оправой. Однако все эти уродливые детали совершенно не портили ее – наоборот, каким-то непостижимым образом Ёко в очках и с надутыми губами выглядела еще симпатичней. Казалось, эта ее жизнь с шитьем и собакой будет длиться вечно. Просто находясь рядом с подругой, наблюдая за ее лицом и руками, я была счастлива, хотя никогда и не говорила ей об этом.

– А ты помнишь эту историю с Ёко? – спросила Микико.

– Какую историю?

– Ну, как она встречалась с каким-то страшно ревнивым парнем… А потом мы с ней сидели в кафе, и она мне начала про него рассказывать. Очень был серьезный разговор.

– Это ты про гориллу? – я рассмеялась.

Микико тоже засмеялась вслед за мной.

– У нее такое серьезное лицо было. Просто ужас. Она смотрит на меня и говорит: «Этот человек, будь его воля, запер бы меня в клетке, как гориллу». Представляешь?!

– Она просто неправильную метафору выбрала.

– Ага, наверное, она хотела сказать «запер бы меня в клетке, как птичку», но перепутала.

И мы снова засмеялись. Полузабытое воспоминание оказалось очень приятным потому, что я была такая сонная, а за окном шел проливной дождь, и я вдруг снова ощутила чувство единения с самой собой. Чувство, которого я так давно не испытывала.

Микико с улыбкой поставила чайник на огонь. Спустя несколько минут по кухне поплыл густой аромат крепкого жасминового чая.

Запах успокаивал меня, он словно нашептывал мне, что есть настоящее, и есть прошлое, и есть одно дождливое утро, когда два моих «я» наконец стали единым целым.

– На улице такая темень.

– Ага, Если бы мне сказали, что сейчас три часа ночи, я бы точно поверила, – подхватила Микико.

– Слушай, а у нас есть что-нибудь перекусить?

– Есть печенье, мисо-суп и остатки вчерашнего ужина.

– Удачно. Значит, суп на первое, остатки ужина на второе и печенье на десерт.

– А вас разве на свадьбе кормить не будут?

– Знаешь, какая церемония длинная. Пока до еды дело дойдет…

– Раз так, тебе действительно лучше поесть перед уходом. Я, наверное, тоже чего-нибудь съем.

– Вот и чудненько.

Микико достала из холодильника пластиковую посудину и поставила ее в микроволновку разогреваться.

При виде женщины, которая хлопочет на кухне, меня всегда охватывает чувство беспокойства. Как будто я вот-вот вспомню что-то очень грустное. Сердце сжимается в преддверии этого воспоминания, потому что я знаю, что это воспоминание каким-то образом связано со смертью… и с рождением…

– Ты уже слышала про убийство? – вдруг спросила Микико.

Она стояла ко мне спиной, и я не видела ее лица. Ее вопрос напугал меня. Я запаниковала:

– Убийство? Какое еще убийство?!

– Вчера в нашем районе произошло убийство, все только об этом и говорят. – С этими словами Микико поставила на огонь кастрюлю с супом. Ее слова прозвучали настолько неестественно, что на секунду мне показалось, будто я вижу какой-то дурной сон.