Грузовики "Вольво" - Эрленд Лу Страница 12

За день на хуторе Май Бритт успевают побывать японцы, голландцы, итальянцы, поляки, ну и немцы, само собой.

К тому времени, когда ближе к вечеру проснулся наконец Допплер, Бонго с Грегусом успели насобирать для Май Бритт тысяч двадцать на борьбу с глобализацией и эксплуатацией людей. Допплер страшно разозлился: кто позволил Май Бритт так беззастенчиво использовать его сына и его лося? Она наверняка нарочно подпоила его, прельстившись нечестным приработком. Но Май Бритт только широко улыбается на все его обвинения и готовит еду — поздний завтрак, совмещенный с ужином.

По ее мнению, Допплер должен еще поблагодарить ее. Если он настаивает, она, конечно же, оплатит прокат Бонго и Грегуса, но разве хорошо быть таким мелочным? Деньги пойдут на благое дело, так что пусть не требует с нее платы. На ее месте любой разумный и практичный человек поступил бы точно так же. Она выросла в лесу и приучена не упускать свой шанс, тем более подворачивается он так редко.

Лось — это прекрасно, конечно. Но сам по себе он денег не принесет. Вы, норвежцы, сентиментальны и оторваны от жизни, говорит Май Бритт. Никто в Европе не работает так мало, как вы. Амбиции вам неведомы. При виде лося вы только охаете и восторгаетесь: как величественно он смотрится, как красив, как прекрасен, — а мы, шведы, еще прикидываем, как сделать на нем деньги. Нефть развратила вас, говорит Май Бритт. Вы потеряли бдительность и не готовите детей к самостоятельной жизни. И это вас погубит.

* * *

Как и большинство людей его круга, фон Борринг несколько лет провел в университете Упсалы, хотя знал, что нужды работать у него в будущем не будет. Он изучал биологию, слегка интересовался и другими науками. Спал он тогда еще как все люди, в помещении. То есть в квартире, которую снимал на паях с двумя другими обеспеченными молодыми людьми, тоже не предполагавшими когда-либо в поте лица зарабатывать на хлеб насущный.

При таких исходных данных фон Борринг мог бы с головой уйти в веселую студенческую жизнь, отдавшись гедонизму в форме оргий и попоек, но нет. Пока его сотоварищи именно так и поступали, сам фон Борринг стал одной из ключевых фигур скаутской организации Упсалы, а кроме того, необычайно деятельным наблюдателем за птицами. В маленьком спортивном автомобильчике, который отец подарил ему на выпускные экзамены (вступительные, как сказали бы шведы), он разъезжал по городам и весям и заполнял блокнот за блокнотом своими заметками орнитолога-статистика: дата, время, правильное название птицы. Плюс чем она была занята: летела высоко или низко, стояла или шла по земле, делала что-то другое. Молодой энергичный фон Борринг регистрировал все досконально. В те времена в этом деле царила анархия, никакой организации наблюдателей не существовало, действовали кто во что горазд, но в основном народ просто ехал в прикормленные места в надежде, что птицы прилетят. В наши дни все, конечно, иначе. Стоит кому-то увидеть редкую птицу, и секунду спустя сообщение об этом поступает на пейджеры любителей птиц по всей Швеции, а уже через несколько часов десятки и даже сотни энтузиастов приезжают в указанное место, чтобы увидеть птицу своими глазами. Люди бросают все дела и пускаются в путь. Жертвуют семьями и карьерами. Но в молодости фон Борринга мало кто из любителей птиц был так же легок на подъем, как он сам. Узкий кружок этих избранных собирался вместе нечасто. Например, осенью они ехали на мыс Фалстербру, южную оконечность Швеции, потому что птицы сотнями останавливались здесь передохнуть перед долгим перелетом через море на юг. Наблюдатели пили кофе, давали друг другу посмотреть в свой бинокль и со знанием дела беседовали о птицах. Для фон Борринга такое времяпрепровождение было и остается одной из величайших радостей, доступных в этой жизни.

(Тут придется сделать небольшое отступление. Я (автор то есть) критическим взглядом перечитал написанное и обнаружил, что из предыдущего текста у читателя могло сложиться не лучшее впечатление о фон Борринге. Могло показаться, будто я недолюбливаю его, а временами даже издеваюсь над ним. Я и сам удивился, потому что по сути отношусь к нему совсем неплохо. У меня нет к нему претензий. Не его вина, что он наследник поместья, состояния и некоторых представлений, которые сделали его таким, каков он есть: бойскаутом и вообще. Тем более не его вина, что многое в нем так легко высмеять. Слишком легко, сказал бы я. В конце концов, кто такой фон Борринг? Очень немолодой и вполне безобидный господин, который занимается своими делами, наблюдает за птицами и мало кому причиняет вред. Поэтому в дальнейшем я постараюсь исправить допущенный мной перекос.)

— Я знаю, чем ты занимался ночью, — заявляет Грегус Допплеру за едой.

— Да? — отвечает Допплер и перестает жевать.

— Ночью я несколько раз просыпался, — продолжает Грегус, — и видел, что в сарае тебя не было. Зато из дома доносилась громкая музыка и разговоры, причем твой голос звучал не как обычно. И сейчас меня, знаешь ли, занимает вот какой вопрос: а в состоянии ли ты вообще заботиться обо мне?

Допплер не знает, что и сказать. Он взмахивает руками и разевает рот, понимая, что надо ответить хоть что-нибудь, не важно что, но Грегус жестом останавливает его:

— Особенно тяготит меня то, что ты спокойно дрых все то время, что эта ужасная женщина так цинично эксплуатировала меня, ничего в результате не заплатив и никак вообще со мной не рассчитавшись, хотя обещала, что я буду щедро вознагражден. Другими словами, она видит во мне не самоценную личность, а лишь средство достижения своих, уж не знаю каких, целей.

— Но… — начал было Допплер, однако Грегус вновь жестом остановил его.

— Я не хочу слушать твоих объяснений, — продолжал Грегус, — а хочу домой, к маме. Ей я интересен как человек. Она заботится обо мне, создает условия, чтобы я рос и развивался. Не то что ты. Мама работает и старается, чтобы у нас с Норой и нового малыша были все возможности вырасти в гармоничных личностей*, а ты думаешь только о себе, ты сбежал в лес и уже целый год валяешь дурака, да еще сумел внушить мне, что это смелый «поступок», достойный уважения. Я попался на эту приманку — какой у меня здоровский папа, герой, живет в лесу один, с лосем! Собственно, на Бонго я и купился, если честно, но я же еще маленький ребенок. Теперь я вижу, как ошибался. Непростительная наивность! А тебе, отец мой, надо понять одну вещь: мы твои дети — но дети не твои, а сыновья и дочь тоски жизни по самой себе, мы появились на свет благодаря тебе, но не от тебя, и хотя я нахожусь с тобой, но не принадлежу тебе, ибо душа моя живет в доме завтрашнего дня, куда тебе хода нет даже во сне, и уж во всяком случае туда точно не пустят эту Май Бритт, небом клянусь, что ее не пустят.

— Ты копался в моих книгах? — спрашивает Май Бритт. — Джибрана начитался?

— Не твое дело, — отвечает Грегус. — Короче так — я хочу домой. Я уже навел справки по телефону и выяснил, что из Карлстада в Осло ежедневно, кроме выходных*, идет поезд, он отправляется через несколько часов, я намерен на него успеть. Так что если кто-то из вас может дать мне денег на билет — я предлагаю кандидатуру Май Бритт, она мне должна, — то прощайте навек.