Книжный клуб Джейн Остен - Карен Джой Фаулер Страница 12

Аллегра впечатлилась. С человеком, который лжет так непринужденно, как Коринн, надо дружить. Пусть лучше лжет ради тебя, а не тебе.

Однако Аллегра ошиблась, приняв Коринн за экстремалку. Позже, когда в постели она предлагала тем или иным способом добавить адреналина, Коринн не реагировала. В парашютном спорте она искала выход из творческого тупика. Рассчитывала встряхнуться. Она видела пустоту как белую страницу и бросалась на нее. Прыжки в небо были метафорой.

Но это не помогло, и повторять эксперимент бессмысленно. «Ты сломала руку!» — твердила она, будто Аллегpa сама не знала. Коринн держалась на земле, на безопасной скорости, не выходила из квартиры, нервно пила чай. Она работала стоматологом-гигиенистом, но не по призванию — профессия понравилась ей лишь тем, что оставляла время писать. Жизнь у нее была скучнее некуда, только Аллегра влюбилась по уши, не успев это понять. Та Коринн, которую она видела тогда в больнице, летая на болеутоляющих и проваливаясь в любовь, была враньем.

Сильвия открыла бутылку приятного «Пти Сира», которое хорошо идет с сыром и крекерами, в дождь, у огня. Джослин выпила ровно столько, сколько нужно для общительности, но чуть меньше, чем нужно для остроумия. Она подняла бокал и посмотрела сквозь него на пламя. Тяжелый, граненый хрусталь, свадебный подарок, увы, потускневший от тридцати двух лет мытья в машине жесткой водой. Жаль, что Сильвия такая небережливая.

— В «Чувстве и чувствительности» представлен один из любимых характеров Остен — красавец-искуситель, — сказала Джослин. — Мне кажется, к привлекательным мужчинам она относится с большим подозрением. Ее главные герои, как правило, абсолютно никакие.

Она крутнула бокал, и рубиновое вино всплеснулось по стенкам. Дэниел был никакой, хотя Джослин этого не сказала бы, а Сильвия никогда не признала бы. Впрочем, в мире Остен это лишь добавляло ему очков.

— Не считая Дарси, — сказала Пруди.

— До Дарси мы еще не дошли, — строго напомнила Джослин. Пруди не стала развивать тему.

— Главные герои у нее чище сердцем, чем негодяи. Они достойные. Эдвард — хороший человек, — сказала Бернадетта.

— И правда, — ответила Аллегра самым плавным, самым мелодичным своим тоном. Наверное, только мать и Джослин знали, как бесят ее такие банальные высказывания. Аллегра сделала настолько большой глоток, что Джослин услышала, как вино булькнуло вниз.

— В реальной жизни, — сказал Григг, — женщинам нужна покорность, а не душа.

Он говорил с горечью, хлопая ресницами. Джослин знала множество мужчин, которые думают так же. Мол, женщинам не нужны добрые мужчины, плачутся они за пивом любой доброй женщине, готовой выслушать. Громко ругают себя, оплакивают свою непомерную, безрассудную доброту. А если познакомиться поближе, не все они такие добряки. Но что толку, если она скажет это вслух?

— И все же в конце Остен немного сочувствует Уиллоби, — сказала Бернадетта. — Мне нравится та часть, где он исповедуется Элинор. Заметно, что Остен, сама того не желая, смягчается вместе с ней. Она не признает его хорошим человеком, потому что это не так, но дает нам пожалеть его, всего на миг. Приходится балансировать на лезвии бритвы — еще чуть-чуть, и нам захочется, чтобы он все-таки был с Марианной.

— Структурно это признание подкрепляет длинную историю, которую рассказывает ей Брэндон. — Еще одно писательское наблюдение от Аллегры. Пусть Коринн уже не с ней, подумала Джослин, но призрак остался: читает с Аллегрой книги, высказывает мысли. Наверное, Джослин была слишком строга к Аллегре. Упустила из виду фактор Коринн, когда учитывала потерю Дэниэла. Бедная девочка.

— Как не пожалеть Элинор! С одной стороны Уиллоби, с другой — Брэндон. Она поистине entre deux feux [12]. — У Пруди на зубах была помада, а может, вино. Джослин хотела наклониться и стереть пятно салфеткой, как делала с перепачканной Сахарой. Но сдержалась: Пруди не принадлежит ей. Пламя подчеркивало рельеф ее лица: впалые щеки оставались в тени, глубоко посаженные глаза горели. Пруди была интересной, привлекательной, хотя и не столь красивой, как Аллегра. Притягивала взгляд. Наверное, она будет хорошо стареть, как Анжелика Хьюстон. Если бы только она перестала говорить по-французски. Или уехала во Францию, где это не так заметно.

— А еще Люси, — добавила Бернадетта. — В Элинор что-то есть. Все делятся с ней секретами. Она невольно располагает к откровенности.

— Не понимаю, почему Брэндон в нее не влюбился? — спросила Джослин. Она никогда в жизни не посмела бы критиковать Остен, но такая пара казалась ей удачной. — Они идеально подходят друг другу.

— Нет, ему нужен огонь Марианны, — сказала Аллегра. — Потому что своего у него нет.

Коринн обожала признания. Аллегра искала дразнящий страх перед тем, как заняться любовью, а Коринн — успокоение в тайнах после.

— Я хочу знать о тебе все, — говорила она, но так говорят псе любовники, и это не вызывало подозрений. — Особенно то, что ты никогда никому не рассказывала.

— Как только я расскажу, все изменится, — запротестовала Аллегра. — Это будут уже не секреты.

— Нет, — ответила Коринн. — Это будут наши секреты. Поверь мне.

И Аллегра рассказала:

1. В нашей средней школе был специальный класс. Для умственно отсталых. Иногда мы видели этих детей, но обычно их держали отдельно. И перемены, и обеду них были в другое время. Может, они учились только половину дня.

Там был мальчик по имени Билли. Он всюду таскал с собой баскетбольный мяч, а иногда и говорил с ним. Это был лепет, абракадабра. Сначала я думала, он просто подражает нормальной речи, не понимая, что нужны осмысленные слова и собеседник. Он носил тесную кепку, из-под которой уши у него торчали, как у Глупыша в «Белоснежке». Из носа постоянно текло. Мне было неприятно о нем думать, об остальных тоже. Обычно я не думала.

Однажды я увидела его на краю спортплощадки, где ему находиться не полагалось. Я подумала, что ему влетит, если кто-то заметит. Учитель спецкласса вечно на кого-то орал. Я направилась к нему, гордясь собственным великодушием: я собираюсь говорить с Билли, как с нормальным мальчиком. Но, подойдя ближе, увидела, что он держит в руке свой пенис. Он показывал его мне, положив на ладонь. Пенис вздрагивал, будто его кололи булавками. Я вернулась к друзьям.

Через несколько недель папа приехал за мной после уроков. Он о чем-то задумался и забыл обо мне. Тогда я ему рассказала, что один мальчик в школе показывал мне пенис. Старший мальчик. Папа испугался больше, чем я рассчитывала; я тут же пожалела, что проболталась. Он спросил фамилию мальчика, остановился около аптеки, посмотрел телефонный справочник, подъехал к их дому и постучал в парадную дверь. Открыла женщина. У нее были детские косички, только седые; это показалось мне странным. И очки с крылышками. Папа начал говорить, а она заплакала. Сначала злобно: