Форсирование романа-реки - Дубравка Угрешич Страница 12

Ян Здржазил очень удивился, когда после нервозной прогулки по вестибюлю отеля, не зная, куда себя деть, он зашел в бар «Диана» и там за одним столиком увидел тех двоих, которых еще утром заметил среди писателей. Здржазил на мгновение остановился, колеблясь, не подойти ли к ним. Они, однако, были настолько погружены в разговор, что Ян не решился, сел у стойки и заказал кофе. Эти двое невероятно походили друг на друга, оба светловолосые, в джинсах, в почти одинаковых футболках. Судя по всему, они были немного выпивши и, казалось, играли в какую-то странную игру, в какой-то словесный пинг-понг. Иногда до Яна доносились отдельные слова…

– Herbert Marcuse, – сказал первый.

– Angela Davis, – сказал второй.

– Erich Fromm! – выпалил Пипо Финк, вспомнив, что в те годы все как сумасшедшие читали Fromm'a. «Искусство любви» и «Маленький принц» Exupйry были непременными подарками на всех днях рождения.

– Alan Watts! – сказал Марк Стенхейм. Пипо не знал, кто такой Watts, но ловко отбил шарик.

– Судзуки, дзен-буддизм, Herman Hesse, – сказал Пипо. Это он читал. Цитаты из дзен-буддизма всегда были частью «джентльменского набора» Пипо, когда он кадрил какую-нибудь девчонку.

Ответ Пипо вызвал у американца характерный свист, как на рок-концерте или футбольном матче.

– Abbie Hoffman, Jerry Rubin, – сказал Марк.

– Rudi Dutschke! – сказал Пипо, элегантно отвечая европейским примером.

– Paul Goodman! – уже поджидал Пипо Марк.

– Allen Ginsberg! – парировал без раздумий Пипо. Пластинка, на которой Ginsberg сам читает свой «Howl», стояла у Пипо дома среди старых дисков.

– Timothy Leary, Carlos Castañeda, – был начеку Марк.

– Bob Dylan, – отбил Пипо, быстро отпил водки и потер руки.

– Ken Kesey! – красиво вернул удар Марк.

– Jack Kerouac! – отрезал Пипо. В те времена он читал «На дороге», в переводе на хорватский. И Salinger'a, собрание сочинений.

Теперь Марк сделал глоток водки, потер рукой лоб и резко бросил:

– Laing!

И здесь Пипо был подкован. И Laing'a он читал, правда гораздо позже, тоже в переводе.

– Reich! – ответил на удар Пипо, хотя самого Reich'a он не читал никогда.

– The Doors, – сменил темп Марк.

– Flash Gordon! – коварно ответил Пипо, и Марк поперхнулся от смеха.

– Черные пантеры! – сказал Марк, посылая Пипо красивый мяч.

– Che Guevara! – парировал Пипо.

– Julian Beck! – отбил Марк. И пока Пипо, решив переменить тактику, соображал, как по-английски сказать: «Будем реальны, потребуем невозможного», и вместо этого пробормотал только: «Make love, not war», Марк его уже обскакал:

– The whole world is watching!

– А знаешь, что мы забыли?! Мы забыли самое важное! – хлопнул себя ладонью по лбу Пипо.

– Что?

– Beatles! Старых добрых Beatles…

– И Jan Palach! – прозвучало неожиданно сзади. Пипо и Марк оглянулись и увидели худого, бледнолицего человека, который стоял возле их столика с чашечкой кофе в руке. Пипо взглянул на табличку с именем у него на пиджаке. «Ян Здржазил. ЧССР».

– Jan'a Palach'a! Вы правы! Как это мы могли забыть его! Садитесь… – любезно проговорил Марк, встал, протянул чеху руку, предлагая сесть. Ян Здржазил ничего не понял, но эти двое были ему очень симпатичны. Пипо обратился к Яну:

– Вы говорите по-английски?

– По-русски, – сказал Ян, смущенно пожав плечами. Пипо попытался припомнить что-нибудь из русского, который он учил в средней школе:

– Mi sejtchas pit… pjom za Jana Palacha! Ponimajech? Nazdarovie.

– За Яна Палаха! – сказали они и опрокинули по рюмке водки, только что принесенной официантом.

Ян Здржазил болезненно усмехнулся, его нервное напряжение немного спало, ему показалось, что он сейчас расплачется из-за Яна Палаха, и захотелось предложить выпить еще и за Joan Baez, он любил эту певицу, но, наверное, это было бы неприлично, и он просто сел за их столик.

Пипо было немного жаль, что чех прервал их игру. Он растроганно смотрел на Марка и думал о том, что в один год, в шестьдесят восьмом, они оба поступили в университет, с той только разницей, что Марк жил всем тем, о чем Пипо мог лишь мечтать. Или, лучше сказать, за чем он мог следить, хотя, конечно, все доходило до него с опозданием. А когда доходило, Пипо во всем узнавал собственное прошлое, которое, несомненно, когда-то имело место и которое тогда Пипо не умел воспринять как настоящее. Вот так-то… И в Лондон он впервые попал тогда, когда другим Лондон уже надоел. И в Париж поехал с опозданием. Причем с мамой, в группе «Генералтуриста». А некоторые из его поколения в те годы уже все это освоили, снялись с якоря и отправились в Индию. Или, по крайней мере, в том же шестьдесят восьмом, если не пришлось ни в чем участвовать здесь, махнули на поезде к студентам в Белград. И пока другие жили в коммунах, он жил в коммуне с мамой, пока кое-кто выращивал на балконе первую марихуану, на подоконнике Пипо грелись на солнце маринованные огурцы.

– Унесенные ветром, – сказал Пипо пригорюнившись и махнул рукой.

– Gone With the Wind, – сказал Марк и улыбнулся.

– Vom Winde verweht, – сказал еле слышно Rudi Dutschke. Пипо бросил обеспокоенный взгляд at Greta и сжал руку Rudi.

– Борьба продолжается, Rudi, – сказал он твердо. Но Rudi его не слышал, во всяком случае так казалось. Он повернулся к окну.

– Как валит снег над Вrhus, – прошептал он и закрыл глаза.

Все трое, испытав радость короткой встречи на перекрестке дорог, обозначенных на старой пыльной карте, погрузились в меланхолию. Пипо пришла в голову простая мысль, что в те годы постоянно и всеми употреблялось слово «счастье», какой бы смысл в него ни вкладывали. Но оно существовало. А что сейчас? И куда ушло то время? И что было после?