Халтурщики - Том Рэкман Страница 12

Артур возвращается к рутинной работе, готовя «Этот день в истории», «Головоломки», «Загадки и шарады», «Смешновости» и «Мировую погоду». Он выслушивает требования Клинта и делает, что сказано. Помимо этого он ни с кем, кроме Мензиса, не разговаривает. И больше не уходит рано; всегда вовремя.

Наконец к его столу подходит Кэтлин.

— Мы даже еще кофе не выпили вместе. Простите, встречи одна за другой. Вся моя жизнь превратилась в одну бесконечную встречу. Верите ли, я когда-то тоже была журналисткой.

Так они продолжают болтать, пока Кэтлин не приходит к заключению, что уделила уже достаточно времени потерявшему дочь подчиненному. Она собирается уйти, предполагая, что в идеале они не будут разговаривать еще несколько месяцев.

— И еще, — добавляет она. — Не могли бы вы поговорить с племянницей Герды Эрцбергер? Она мне звонила уже раз сто. Ничего важного, она просто выносит мне мозг из-за того, что вы не закончили интервью. Будьте добры, объяснитесь с ней, чтобы она от меня отстала.

— Вообще-то, — отвечает Артур, — мне хотелось бы еще раз съездить к ней и завершить начатое.

— Не уверена, что мы сможем выделить из бюджета средства на вторую поездку в Женеву. Вы не можете дописать тут?

— Дайте мне выходной, а транспортные расходы я оплачу сам.

— Это что, тактический ход, чтобы сбежать хоть на день от Клинта? Вы вернулись всего неделю назад. Хотя я вас не виню.

На этот раз Артур летит в Женеву на самолете и, прибыв на место, узнает, что Эрцбергер поместили в хоспис. Волосы у нее выпали, кожа пожелтела. Она снимает кислородную маску.

— Я скоро начну задыхаться, так что записывайте быстро.

Артур ставит на тумбочку диктофон.

Эрцбергер его выключает.

— Честно говоря, не знаю, хочу ли я с вами вообще разговаривать. В тот раз вы впустую потратили мое время.

Артур берет диктофон, пальто и встает.

— Ну а теперь вы куда собрались? — спрашивает она.

— Вы согласились со мной встретиться. Не хотите разговаривать — мне плевать. Мне все равно.

— Эй, подождите, — говорит Эрцбергер. — А что случилось-то? Племянница сказала, что вы уехали «по личным причинам». Что это означает? — Она подносит к лицу маску и вдыхает.

— Этого я не намерен обсуждать.

— Вы должны дать мне хоть какой-нибудь ответ. Я уже не знаю, хочу ли я с вами откровенничать. Может, вы опять уйдете в туалет и больше не вернетесь.

— Я не буду это обсуждать.

— Садитесь.

Артур садится.

— Если вы не хотите рассказать ничего о себе, расскажите хотя бы о своем отце. О знаменитом Р. П. Гопале. Он ведь был интересным человеком?

— Да.

— И?

— Что я могу сказать? Все говорят, что он был очень харизматичным.

— Это я знаю. Но расскажите, что помните вы.

— Я помню, что его одевала мать — не одежду ему выбирала, а одевала в буквальном смысле. До меня только в подростковом возрасте дошло, что это ненормально. Что еще добавить? Он был хорош собой, но это вы знаете. Когда я был моложе, меня всегда бесило, какое впечатление на девушек, с которыми я встречался, производили наши семейные фотографии. Он всегда выглядел круче, чем я. Что еще? Конечно, его военные очерки из Индии. Еще я помню, как он сочинял стихи: он при этом сидел в моей старой детской кроватке. Он говорил, что она удобная. Остальное все как-то стерлось из памяти. Ну еще он любил выпить. До тех пор пока не допился.

— А вы пишете только некрологи? Что на этот счет думал ваш отец?

— Думаю, он не был против. Он помог мне получить мою первую работу, на Флит-стрит. А потом ему, кажется, стало не важно. Но я всегда был равнодушен к журналистике. Мне просто хотелось поудобнее устроиться. Я человек без амбиций.

— То есть вы в каком-то смысле человек никчемный.

— Спасибо, очень мило с вашей стороны.

— Ну, по сравнению с Р. П. Гопалом-то.

— Да, вы правы. Ему я в подметки не гожусь. Своих мозгов он мне не передал, засранец. — Артур смотрит на Эрцбергер. — Раз уж вы так резки со мной, надеюсь, вас не смутит и моя прямота. Хотя мне, наверное, все равно. Знаете, ваш образ как-то расходится с тем, что написано в ваших книгах. Прочтя перед нашей первой встречей ваши мемуары, я был взволнован. Но при личном знакомстве вы не кажетесь такой уж расчудесной.

— Мне начинает нравиться наш разговор. Обо всем этом вы напишете в некрологе? — Она болезненно кашляет и, хрипя, прижимает к лицу кислородную маску. Когда она наконец снова начинает говорить, голос у нее осипший. — У меня тихая комната, — говорит она, — мне повезло, что я тут одна. Каждый день меня навещает племянница. Каждый день. Я вам о ней рассказывала?

— Да, вы на нее жаловались. Говорили, что вам надоел ее горячий суп и прохладные утешения.

— Нет, нет, нет, — возражает Эрцбергер, — я на нее никогда не жаловалась. Вы перепутали. Я обожаю свою племянницу. Она — милейшая женщина. Герасим, вот как я ее называю. А на самом деле ее зовут Джулией. Она просто ангел. Я ей так предана. Не представляете, насколько она добра со мной в последние месяцы. — Она кашляет. — Мне уже нечего сказать. И я теряю голос. Лучше я замолчу. Хотя я так ничего и не сказала. Ничего толкового. — Она достает блокнот и пишет в нем: «Вот как мне положено общаться». Она сидит и ждет, но Артур больше не задает вопросов.

Слышны только шум приборов и присвист ее дыхания.

Потом Артур, наконец, говорит:

— Вот что. Я вам кое-что скажу. Хотя это никакого значения не имеет, но… насчет того, что случилось. — Он смолкает.

Эрцбергер кивает и пишет в блокноте: «Я знаю. Несчастный случай. Дочь».

— Да. Дочь. Несчастный случай.

Она пишет: «Теперь это все позади».

— Я не могу об этом говорить. — Артур убирает в карман диктофон и ручки.

Она снимает маску.

— Мне очень жаль, — говорит она. — В конце концов оказалось, что мне вам нечего сказать.

Ожидая посадки на рейс до Рима, Артур записывает все, что может вспомнить об Эрцбергер. В самолете он тоже работает и, вернувшись домой, находит место, где его никто не побеспокоит. Такое место в доме одно, бывшая комната Пикл. Он садится на ее кровать с ноутбуком и печатает до четырех утра, потихоньку потягивая в качестве топлива виски — старый трюк его отца. На следующий день он задерживается на работе: собирает сведения об Эрцбергер. На краю его стола лежит стопка ее книг, всем видно, что он поглощен работой. Мимо проходит Кэтлин и тоже обращает на это внимание.

По мемуарам Эрцбергер производила впечатление дерзкой женщины, не поддавшейся влиянию своей эпохи, она располагала к себе и даже вдохновляла. При личной встрече всего этого не наблюдалось. Но в своем некрологе Артур пишет о той Эрцбергер, которую он увидел в ее книгах, о вымышленной Герде, а не о той женщине, у которой брал интервью. Именно такой статьи от него ждут. Для придания некрологу веса он вставляет фразу «в ряде интервью, взятых незадолго до ее смерти». Он редактирует статью до тех пор, пока там становится нечего править. Потом Артур читает ее вслух сам себе в бывшей комнате Пикл. На этот раз он как следует постарался. Этот некролог почти так же хорош, как работы его отца. Артур отправляет его непосредственно Кэтлин, минуя Клинта. Раньше он так не делал, и она это отмечает. Уже в ее кабинете Артур объясняет: