Цунами - Анатолий Курчаткин Страница 12

— Вы их пасете, а потом стрижете, — сказал Рад.

— О, это еще как сказать, кто кого стрижет. Творческие люди так корыстны… Сделают на рубль, а получить хотят на десять тысяч, не меньше. А уж как любят в гениев играть! Это неописуемо.

— Приходится применять хлыст, — вставил Рад.

— Ну-у что вы, — протянула галеристка, — какой кнут. Кнут — это для коров. А они же гении, значит — дети. Пасти как овец, я сказала. Я не сказала: коров. Ногой топнешь, палкой погрозишь — бегут куда надо.

— На тучное пастбище, — снова вставил Рад.

— О, это не всегда получается. Найти по-настоящему тучное пастбище, я имею в виду. Чаще приходится довольствоваться… такими… — она поискала слово, — я бы сказала, плодоносными.

У нее была манера, произнося монолог, трогать себя за крыло носа, и это единственное, что было Раду в ней неприятно. Во всем остальном она ему очень нравилась. И так мило звучали в ее речи все эти «сто лет», «втюхать». У нее это получалось ничуть не вульгарно. Она произносила эти слова — будто доставала изо рта самоцветы.

— Интересно, — делая очередной глоток мартини, спросил Рад, — что нужно для того, чтобы стать галеристом? Закончить искусствоведческое?

— Прежде всего любить искусство. — Прелестница снова погладила себя по крылу носа. — Ну и, конечно, разбираться в нем. Понимать толк. Получить искусствоведческое образование желательно. Я его получила.

— МГУ?

— МГУ.

— А, значит, с той же грядки, — сказал Рад.

— А вы тоже закончили искусствоведческий?! — вопросила прелестница с радостью соучастницы в некоем тайном и выгодном деле.

— Я дал повод так считать? — Рад извинился голосом. — Нет, под грядкой я имею в виду сам университет. А учился я на мехмате. Я математик.

— Как Серж?! — с той же радостью соучастницы в тайном и выгодном деле вопросила прелестница.

— Как Серж, — подтвердил Рад.

Серж — это был хозяин дома. Удачная партия Полины, похитившей его четыре года назад из прежней семьи и теперь вкушающей всю сладость денежной жизни. Финансовый директор крупной компании, которую даже дефолт 98-го только слегка качнул: торговля сталепрокатом, торговля какими-то полезными ископаемыми, ниша на рынке продуктов…

И еще это был не кто другой, как тот сокурсник Рада, что привел его на ночную тусовку, где обсуждался вопрос об учреждении партии, оппозиционной коммунистической. Где он был со всеми знаком, со всеми в дружеских отношениях. Потом Раду приходилось видеть кое-какие лица с тех посиделок то в официальной хронике по телевизору, то в какой-нибудь передаче — высокие посты занимали люди. Наверняка он мог пошуровать некими тайными рычагами, нажать на скрытые от стороннего взгляда педали, чтобы освободить Рада от сдавливающей шею удавки — о чем его Рад и просил, — а уж что без сомнения мог — дать в долг, но все, что он сделал — это спрятал Рада у себя на даче. От чего ему была одна выгода.

— Вы тоже где-то финансовым директором? — спросила прелестница, когда Рад подтвердил ей, что он как Серж.

Рад, глядя на нее, усмешливо прищурился. Девушка, видимо, полагала, что знание высшей математики гарантированно открывает путь в топ-менеджмент.

— Нет, — сказал он, — я не финансовый директор. Я… — он замялся и неожиданно сам для себя проговорил: — Я человек-невидимка.

Прелестница сочла его откровение за намек довольно тривиального содержания.

— В смысле, вы… разведчик? Шпион?! — вопросила она с чувством прикосновения уже к настоящей тайне.

Рад между тем справился с нахлынувшей было на него откровенностью. Причиной которой было, конечно, действие мартини, выпитого им в изрядном количестве, — утреннее перевозбуждение из-за этого происшествия с баскеривильей все дребезжало где-то в глубине провисшей струной и требовало сброса. Да плюс ко всему эта черноволосая галеристка так ему нравилась.

— Да, я японский шпион штабс-капитан Рыбников, — сказал он.

Прелестница, однако, если и читала Куприна, рассказа с таким героем не помнила.

— Нет, правда. — разочарованно протянула она.

— Да, в самом деле. Ошибочка, — поправился Рад. — Наверное, я все же из Интеллидженс-сервис. Лоуренс Аравийский.

Джеймса Бонда первой трети минувшего века прелестница тоже не знала.

— Вы шутите, — догадалась она. — Не хотите расшифровываться. Это правильно. Хотя я знаю одного вашей профессии — он так не конспирируется. Я даже имя его знаю.

— Это не настоящее имя, — с апломбом ответствовал Рад, поддерживая в глазах прелестницы свой неожиданный имидж агента спецслужб.

— Ничего подобного, — парировала прелестница. — Самое настоящее. Я всю его семью знаю.

— Значит, и вся семья ненастоящая, — сказал Рад.

— Очень даже настоящая. — В голосе прелестницы прозвучал некий вызов. — Мой отец с его отцом уже четверть века дружат.

— А вы с моим коллегой вместе еще пекли куличи впесочнице.

— Нет, он меня старше. На десять лет. Ему, — прелестница, откинувшись на стуле вбок, посмотрела на Рада оценивающим взглядом. — Ему примерно, как вам. Просто наша семья дружна с его семьей.

Рада стал утомлять этот уклон в их разговоре. Какое ему было дело, кто там с кем дружит и сколько лет.

— И как, значит, его зовут, вашего Штирлица? — спросил он, однако, не видя способа закрыть тему.

— А вот не скажу! — дразняще ответила прелестница. — Вы не говорите, и я не скажу.

— Давайте еще мартини, — сказал Рад, беря со стойки перед собой бутылку и свинчивая с горлышка крышку. — Непонятно, как русский человек в годы тоталитаризма жил без этого вермута. Я думаю, советская власть рухнула из-за того, что в стране не было мартини.

— Ой, я знаю, кто хотел, тот пил и мартини, и виски, и джин — все. — Прелестница готовно пододвинула свой бокал к Раду. Впрочем, он был почти полон: пила-то она пила, но весьма с умом. — В «Березках» любые напитки были — только заработай туда сертификаты. Заработал — и никаких проблем.

Рад капнул в ее бокал, наполнил бокал себе.

— Проблема, насколько мне известно, состояла именно в том, чтобы заработать.

— Ой, не знаю, — сказала прелестница, забирая от Рада свой мартини. — Я помню, еще совсем маленькая была, у нас этого мартини всегда полный бар стоял.

— Мальчики-девочки, девочки-мальчики, господа! — закричала из противоположного конца гостиной, вскочив с ногами на черное кожаное кресло, Полина.

Она была вся обворожение: чудная, ладная фигурка, чистого рисунка ясное лицо с большими распахнутыми глазами, сияющая улыбка — тут Рад понимал своего бывшего сокурсника, — и так же, как обворожительна, она вся была одна фальшь: фальшивая радость, фальшивая улыбка, фальшивая искренность — тут Рад, глядя на нее, переставал понимать финансового директора крупной трейдинговой компании: неужели он ничего этого не замечал?