Одиссея Гомера - Гвен Купер Страница 12

Сказать, что Гомер воспринимал все это как маленькое чудо, означало бы удариться в антропоморфизм. Мозг котенка очень сильно отличается от человеческого. Если уж на то пошло, то это я расценивала происходящее как чудо, когда задумывалась, где был котенок до того и где он был бы сейчас, если бы по неведомой нам прихоти судьба не свела нас вместе. Но здесь Гомер был счастлив, и отрицать этого было нельзя. Иногда, когда я наблюдала за ним, меня и саму накрывало волной безотчетной радости, но я тут же спохватывалась, ибо вместе с радостью следующей волной подкатывало и другое чувство: только я отныне в ответе за то, чтобы его счастью больше ничто не угрожало.

— Я сделаю все, чтобы ты чувствовал себя в безопасности, — бывало, шептала я, поглаживая его мягкую шерстку, когда он спал.

Прознав о Гомере, отец Мелиссы в шутку поинтересовался, как мы собираемся искать нашему слепому коту собаку-поводыря. Шутки шутками, а вот как я собиралась научить Гомера ориентироваться на местности, при этом предоставив ему максимум свободы в этом новом для него мире, да еще и обезопасив его со всех сторон, было вопросом нешуточным.

Перед тем как принести Гомера домой, я целыми днями размышляла о том, как обезопасить жилье для слепого котенка. Я купила мягкие фетровые накладки на острые углы всевозможных столов и кроватей, специальные замки для кухонных секций, где хранились чистящие и прочие вредные для здоровья вещества, щеколду для крышки унитаза (слепому котенку, даже случайно попавшему внутрь, обратного пути уже не было, так, во всяком случае, думалось мне) и сама лично «законопатила» все разъемы вокруг музыкального центра, где даже обычный котенок мог запутаться в проводах.

Предвидеть все не представлялось возможным, но я никак не могла нарадоваться собственной предусмотрительности: при своей тяге к открытиям, Гомер норовил попасть в самые потаенные и оттого не менее, а более опасные места. С задачей поиска собаки-поводыря Гомер справился сам, только вот в роли собаки в его случае выступала я. Он ходил за мной по пятам, причем с таким недопустимым для движения интервалом, что стоило мне внезапно остановиться, как его маленький холодный нос утыкался мне прямо в лодыжку.

— Я прямо как Мэри, — как-то сказала я Мелиссе. В ответ она с недоумением взглянула на меня, и я разъяснила: — Ну, как в детской песенке: «Куда бы Мэри ни пошла, ягненок шел за ней».

Поначалу я думала, что Гомер выслеживал меня с упорством, достойным собаки-ищейки, оттого, что боялся пуститься в «свободное плавание». А ведь Пэтти предупреждала меня, что вряд ли он избавится от вполне объяснимой робости и уж вряд ли станет столь же независимым, как другие кошки. «Зато он не узнает, что слеп, — добавила она. — Не станут же коты говорить ему: “Слышь, приятель, ты что, слепой, что ли?”»

Но вскоре стало очевидно, что перспектива исследовать квартиру самостоятельно, а не преследуя меня по пятам, Гомера не пугает. Однако если он нашел самый быстрый и доступный способ освоиться в неизвестности, на собственной шкуре убедившись в том, какую опасность таят ножки столов и подставки для зонтиков, то для других… Если раньше не было ничего криминального в том, чтобы сбросить пару туфель прямо в прихожей или швырнуть мокрый зонтик на пол, то сейчас подобные действия стали граничить с преступлением против животных, вернее, против одного, вполне конкретного животного. Если я, не задумываясь, переступала через всякие брошенные таким вот образом вещицы, изо дня в день менявшие свое местоположение, то Гомер, который неуклонно следовал за мной не огибая их, а по прямой, спотыкался и замирал на месте в недоумении, всякий раз силясь понять, откуда взялась преграда там, где еще вчера ее не было. «Разве это было здесь вчера? Что-то не припоминаю…» Стыдно признать, но моя «порядочность», то есть стремление к порядку, всегда оставляла желать лучшего. Однако наша с Гомером совместная жизнь требовала не просто порядка, а порядка на порядок выше того, что был. Но вскоре аккуратность вошла у меня в привычку, что затем и определило мою дальнейшую жизнь.

Кроме того, что Гомер не знал о своей слепоте, он не ведал еще и о том, что по всем прогнозам должен был чувствовать себя ущербным и не усердствовать понапрасну. Не догадываясь об этом, он совал свой носик повсюду, где только мог: чем бы я ни занималась, он неизменно должен был быть в центре событий. Если я наводила порядок в шкафу, Гомер возился рядышком, «перебирая» стопки старой одежды или копошась в коробках. Если я нарезала бутерброды, Гомер цеплялся за мои джинсы (и по сей день он предпочитает джинсы любой другой одежде) и, перебирая коготками, взбирался на кухонную стойку. Если я присаживалась на диван, Гомер не успокаивался до тех пор, пока не добирался до моей макушки и не устраивался сверху, и не слазил до тех пор, пока я могла держать голову прямо. Он все еще ходил в коническом ошейнике, и, как-то вечером поймав наше с ним отражение в темном провале окна, я даже испугалась, поскольку оттуда на нас взирало некое футуристическое создание — получеловек-полукиборг. Нередко случалось, что Гомер, как и всякий котенок, засыпал во время какого-нибудь своего кошачьего занятия, сжимая в коготках украденный клочок бумаги или «обнимая» свою миску, словно статист из «Спящей красавицы», который был зачарован вместе с ней и впал в летаргический сон в тот момент, когда продевал нитку в игольное ушко или солил в котелке суп.

Неутомимый исследователь, Гомер освоился в доме удивительно быстро. Нам с Мелиссой оставалось лишь удивляться тому, как по прошествии каких-то двух дней он уже свободно передвигался по всему дому, опростоволосившись один-единственный раз, когда, по нашему с Мелиссой наблюдению, разыгрался не на шутку в погоне за хвостом, словно тасманийский дьявол, пока совершенно не потерялся в пространстве. В подобных случаях стук от удара его воротничка о стену или о ножку стола эхом разносился по дому.

Первое время мы с Мелиссой давали Гомеру волю во всем. Во всем, кроме одного — застольных манер. То, что в доме должна быть субординация и дисциплина, мы с ней поняли в тот вечер, когда решили приготовить ужин на двоих и съесть его в присутствии котенка. Едва мы сели ужинать с нашими тарелками по разным углам дивана, как Гомер тут же запрыгнул следом и бесцеремонно забрался мне прямо в тарелку, набросившись на то, что лежало поближе.

Происходящее напомнило мне сценку из «Сотворившей чудо», [6]когда до прибытия Энн Салливэн Хелен, обходя семейный обеденный стол, таскала кусочки еды изо всех тарелок. Такое поведение мне показалось однозначно неприемлемым, и я решила пресечь его на корню.

Решительно подхватив Гомера на руки, я опустила его на пол, подкрепив свои действия твердым: «Нет, Гомер!»

Котенок задрал голову — назад и в сторону — жест, который я вскоре научилась безошибочно распознавать; означал же он вот что: по моему тону он пытался угадать, чего именно я добиваюсь. Эту позу Гомер примерил несколько раз, словно переспрашивал, а затем исторг истошный, идущий откуда-то из глубин, раздирающий душу вопль «И-и-и-и-у!», для которого, наверное, понадобились все силы его кошачьего естества.