Смерть меня подождет - Григорий Федосеев Страница 12

-- Садитесь. Сейчас завтрак будет готов, за чаем и поговорим, -ответил Василий Николаевич -- Звать-то вас как?

-- Меня Николай, а его Афанасий. Мы из колхоза "Рассвет".

Афанасий утвердительно кивнул и стал стягивать с себя старенькую дошку. Затем сбил рукавицами снег с унтов и, подойдя к печке, протянул к ней ладони со скрюченными пальцами. Ему было за пятьдесят. Николай продолжал стоять у входа. Лихо сбив на затылок пыжиковую ушанку, он с любопытством осматривал внутренность палатки.

-- Какое место кочевать будем? -- снова спросил он.

-- Пойдем через Джугджурский перевал, а там видно будет, -- ответил я.

-- Хо... Джугджур?! -- вдруг воскликнул Афанасий. Слово прозвучало в его устах как нечто грозное. -- Гнать это время оленей через перевал?

И Афанасий, повернувшись к Николаю, перебросился с ним несколькими фразами на родном языке. Наш маршрут явно встревожил проводников.

-- Что вас пугает? -- спросил я.

-- Ничего, переедем, только обязательно торопиться надо, пока небо не замутило, -- ответил уже спокойно Афанасий.

Позавтракав, мы свернули лагерь.

По заснеженной дороге дружно бежали оленьи упряжки. На передней сидел Афанасий. Он нет-нет, да и подстегнет поводным ремнем праворучного быка. Упряжка рванется вперед и взбудоражит обоз, но через минуту олени сбавляют ход и снова бегут спокойно, размашистой рысью.

Скоро дорога потянулась в гору. Я шел впереди обоза и чем выше поднимался, тем шире разворачивалась передо мною береговая панорама. Прибрежные склоны гор подвержены влиянию ветров и одеты бедно. Деревья -горбатые и полузасохшие кусты -- лежат, прижавшись к земле, а мох растет только под защитой камней.

К часу дня мы добрались до последнего перевала Прибрежного хребта. Впереди видно Алдоминское ущелье, а дальше показался Джугджур. Высоко в небо поднимаются его скалистые вершины. Широкой полосой тянутся на север его многочисленные отроги. Именно там, в глуши скал и нагромождений, может быть, борется за жизнь горсточка дорогих нам людей.

Дальше путь идет по реке Алдоме, берущей свое начало в центральной части Джугджурского хребта. Тут совсем другая растительность. Прибрежные горы прикрывают долины от холодных и губительных морских ветров, и это создало деревьям нормальные условия для роста. Мы видели здесь настоящую высокоствольную тайгу. Огромные лиственницы, достигающие тридцатипятиметровой высоты, толстенные ели, березы, тополя украшают долину. Они жмутся к реке и растут только на пологих склонах, защищенных от ветра. Сам же Джугджурский хребет голый. На нем ни кустика, ни деревца. На сотни километров лишь безжизненные курумы (*Курумы -- каменная россыпь). Трудно себе представить более печальный пейзаж. Ни суровое побережье Ледовитого океана, ни тундра, ни море не оставляли во мне такого впечатления безнадежности и уныния, как Джугджурский хребет. Хотелось скорее пройти, не видеть его. "Не поэтому ли у эвенков и живет недобрая молва про Джугджур?" -- размышлял я, вспоминая разговор в райисполкоме.

Дорога, по которой мы ехали, местами терялась в кривунах реки, но Афанасий с удивительной точностью помнил все свороты. Мы ехали наверняка.

Над нами все выше поднимались туполобые горные вершины, отбеленные убежавшим к горизонту солнцем. Долина постепенно сужалась и у высоких гор раздвоилась глубокими ущельями. Караван свернул влево. День кончился. Все чаще доносился окрик Афанасия, подбадривающего уставших оленей.

Уже стемнело, когда упряжки с ходу выскочили на высокий борт реки. Здесь, на поляне, предполагалась ночевка. До перевала оставалось недалеко, а до Алгычанского пика день езды. Мы сразу принялись за устройство лагеря.

На поляне всюду виднелись следы давнишних таборов и множество пней от срубленных деревьев.

Проводники наготовили бересты, сушника, дров, все сложили рядом с палаткой, как нужно для костра, но не подожгли.

-- Для чего это вам? -- спросил я Афанасия.

-- Хо... Джугджур -- дорога лешего, худой. Может, завтра назад придем, костер зажигать сразу будем. Эвенки постоянно так делают.

-- Что ты, что ты! Назад не вернемся -- пешком, но уйдем дальше, -вмешался в разговор Василий Николаевич.

Афанасий бросил на него спокойный взгляд.

-- Люди глаза большой, а что завтра будет -- не видят, -- отвечал он эвенкийской поговоркой.

За скалой давно погасла заря. Темно-синим пологом растянулось над лагерем звездное небо. Уже давно ночь. Мы не спим. Олени бесшумно бродят по склону горы, откапывая из-под снега ягель.

-- Завтра надо непременно добраться до палатки, -- проговорил Василий Николаевич, выбрасывая ложкой из котла пену мясного навара.

-- Славно было бы застать их у себя, только не верится, чтобы Трофим заблудился. Это ведь горы, тут поднимись "а любую вершину -- и все как на ладони. Видно, другое с ними случилось.

Мы уже знали, что зимою на вершинах Джугджурского хребта, в цирках, по склонам и даже на дне узких ущелий не собрать и беремени дров, чтобы отогреться, и если у заблудившегося человека не хватит сил вернуться своим следом к палатке или спуститься в долину к лесу, он погибнет.

Перед сном я вышел из палатки. Все молчало. Дремали скалы.

...Еще не рассвело, а мы уже пробирались к перевалу. На небе ни единого облачка. Утро этого столь памятного всем нам дня было такое, что лучшего, кажется, и не придумаешь.

Извилистое ущелье, по которому караван поднимался к перевалу, глубоко врезается в хребет. Оленям приходится то огибать глыбы скал, скатившихся в ущелье, то спускаться на дно заледенелого ручья, то взбираться на каменистые террасы.

-- Скоро перевал? -- спросил я у Афанасия, когда мы выбрались с ним на борт глубокой промоины.

Он взглянул на хребет, и что-то вдруг встревожило его.

-- Хо... Однако, дальше не пойдем. Джугджур гневается... -- сказал он, показывая на вершину, над которой вилась длинная струйка снежной пыли. Она то вспыхивала, то гасла.

-- Это же ветер, -- попытался я успокоить Афанасия. Он ничего не ответил. Нас догнали остальные. Проводники о чем-то стали совещаться.

-- Худо будет, надо скорее назад ходить, -- решительно заявил Николай.

-- Давы с ума сошли, ей-богу! Ведь рукой подать до перевала. Чего испугались? -- запротестовал Василий Николаевич.

-- Видишь, пурга будет, говорю, назад идти нужно. Джугджур не пустит, пропасть можем, -- настаивал Николай.

-- Выдумали какую-то пургу, а на небе и облачка нет, -- удивился радист Геннадий.

И пока мы убеждали друг друга, снежная пыль на вершине хребта исчезла. Вокруг, как утром, стало спокойно, и солнце щедро обливало нас потоками яркого света. Решили идти на перевал.

Дальше дорога пошла еще тяжелее. Зажатое скалами ущелье становилось все уже, все чаще путь преграждали обнаженные россыпи и рубцы твердых надувов. Необъяснимым чутьем, присущим только жителям гор, наши проводники угадывали проход между обломками скал. Олени выбивались из сил.