Вверху над миром - Пол Боулз Страница 12

Вечером после ее возвращения они переговаривались, лежа на разных кроватях.

— Я хочу, чтобы ты была культурной, — говорил он ей. — Это значит, что тебе нужно делать только то, чего тебе хочется. Но ты должна знать, что ты этого хочешь, а также знать, почему ты этого хочешь.

— Я знаю, чего я хочу, — сказала она, сморгнув. — Я хочу в Париж. Но я не культурная, да? У меня ведь нет денег на билет. La plata, hombre, la plata! [13]

— Я пытаюсь тебе что-то объяснить, а ты ноешь о Париже. Может, закончим сначала с одним?

— Ты хочешь закончить? — свирепо спросила она. — Я тоже хочу кое с чем покончить. Я хочу распрощаться с этой мерзкой страной. С этими людьми! С тем, как они себя ведут! Petits bourgeois! [14]Фу! — Она привстала и оперлась на локоть. — Если ты и вправду хочешь, чтобы я стала культурной, ты знаешь, что делать. Отпусти меня в Париж. Мне все равно как — на корабле, туристическим классом. А если хочешь увидеть мой труп, держи меня здесь и дальше — вот и весь сказ.

Лючита выучила английский в своей родной Гаване, а по-испански говорила здесь только с прислугой, да еще изредка, если сильно накуривалась и становилась чересчур cotorra. [15]Но сегодня был не тот случай: действие утренних гриф уже выветрилось, и чтобы как можно ловчее вести спор, которого она ждала, Лючита не курила с самого обеда.

— Ты не слушаешь! Не даешь мне слова сказать! — начал он жаловаться, а затем понизил голос. — Ты хоть знаешь, о чем я говорю? Хочешь это узнать?

— Да, — сказала она тихо, но сдержанно.

— Я пытаюсь сказать, что как только ты захочешь податься в Эмбахадорес, на Таити или в какое-нибудь из этих мест, — вперед! Если ты и вправду хочешь уехать и знаешь почему, то езжай. Если же ты предпочтешь остаться здесь со мной, я — к твоим услугам! — Он протянул руки, словно в ожидании объятия.

Она улыбнулась.

— Это очень приятно, — сказала она, улегшись и уткнувшись лицом в подушку. — Значит, ты доверяешь мне, Веро.

— Ну разумеется. И, в сущности, всегда доверял.

Она снова села в кровати.

— Ну и слава Богу! — с чувством воскликнула она и медленно опустила голову на подушку.

— Но им всем я не доверяю, клянусь тебе, — продолжал он. — Только не теперь, когда они за раз накупили картин на сотню долларов. Перестань! — сказал он, вдруг испугавшись, что она начнет возражать. — Я видел его. Видел, где была его рука. И не желаю ничего слышать.

— Просто ты считаешь, что картины паршивые, — озлобленно сказала она.

Он выдержал драматическую паузу:

— Я когда-нибудь говорил, что они паршивые?

— Но ты не веришь, что они могли бы кому-то понравиться.

— Нет, это уж слишком! Всему есть предел.

— Ну, слава Богу, у мистера Мэйсона предел не такой, как у тебя. По крайней мере, я уже на сто долларов ближе к Парижу.

— К чему такая спешка? Разве нельзя подождать до июня? Или ты не веришь мне?

— Откуда я знаю, чему мне верить? — свирепо сказала она. — Ты говоришь, что у тебя будет. Но ты говорил это и раньше, и у тебя ничего не было.

— У меня будет, — спокойно произнес он.

Она лежала на животе и мотала ногами в воздухе.

— Если б я только могла быть полностью уверена! — воскликнула она. — Знаешь, я бы оставалась у тебя каждую ночь, и черт с ними, с картинами, — она снова села в кровати и посмотрела на него. — Но я сомневаюсь! Приходится выжидать, пока билет не будет у меня на руках.

— Ты свободная, загорелая, тебе семнадцать, — сказал он. — Делаешь только то, что считаешь нужным.

— Подожди, — она слезла с кровати, накинула пеньюар и вышла в кухню. Комната Пепито находилась в конце узкого коридора.

Она открыла дверь: Пепито спал. Она достала с книжной полки небольшую металлическую коробку и вернулась с нею в спальню. За растениями на террасе очень тихо играл джаз. Она легла в постель рядом с Веро и вынула из коробки сигарету. Та была из последней партии, которую Лючита забила два дня назад у сеньора Гусмана.

— В сон клонит, — сказала она. — Хочу немного кайфонуть. А завтра можно уехать в Эмбахадорес.

Позже, перед самым рассветом, она прошептала:

— Веро, я люблю тебя, и Пепито тебя тоже любит. Почему ты не хочешь быть добрее к нам? Почему?

Она давно поняла, что эти уместные или же неуместные уговоры бесполезны, но ее постоянно преследовал один образ: она входит в квартиру, открывая дверь своим ключом, поскольку она — сеньора, а Пепито бежит ей навстречу с большой террасы, куда ему даже вначале не разрешалось заходить.

— Ты же знаешь всю эту проклятую историю, — сказал он, зевая. — Ты не имела бы и полста в неделю.

— Дон Хосе Гарсия Сото, — презрительно, нараспев произнесла она. — Мерзкий буржуй! Я рассказывал ей о дяде моего деда? Он был кардиналом Гонсальвес-и-Алькантара, ну и что из этого?

— Так он знает, что ты из хорошей семьи. Черт возьми! — Он помолчал минуту, а затем продолжил: — Неужели ты не понимаешь, что ему насрать, кто ты? Ты ему не нравишься. Все просто.

— Не смей говорить со мной в таком тоне.

Она знала, что не сможет вывести спор на новую территорию — в области, куда еще не ступала в прошлые разы, но этой темы нельзя было избежать.

— Потому что я не увешиваю себя мехами, как putas [16]у него дома.

— Да, ты сама это сказала! — воскликнул он. — Очень многое зависит от того, как ты выглядишь. В тот вечер у тебя ведь было время переодеться. Не стоило приходить на ужин с грязным лицом и в этих паршивых «ливайсах». Ты просто лентяйка и неряха.

Она изо всей силы ударила его кулаком в плечо, выпрыгнула из постели и встала голая, глядя на него сверху.

— Теперь ты на его стороне, — прошептала она, словно сама эта мысль была для нее невыносима. — Я знала, что ты — такой же, как он.

— Ох! — сказал он с отвращением и перевернулся на другой бок.

Лючита легла в постель. Прислушиваясь к звукам просыпающегося города, она вновь подумала о Париже.