Глобалия - Жан-Кристоф Руфин Страница 12

ПРОШЕЛ НЕ ОДИН ЧАС, прежде чем Байкалу стало ясно, что его ожидает, по крайней мере в ближайшее время. Вертолет, на котором его вывезли из антизоны, долго летел в ночи и приземлился на одной из баз Министерства социальной безопасности. Через три часа арестованного с завязанными глазами посадили на маленький самолет с очень шумным двигателем, судя по всему старой, малоскоростной модели. Единственное, что можно было сказать наверняка, так это то, что к утру он находился уже очень далеко от Сиэтла. После обычных формальностей, благодаря генетической идентификации сводившихся к минимуму, его препроводили в камеру, где стояла всего одна койка, и там заперли одного. Сомнений быть не могло, он оказался в одном из многочисленных центров социальной адаптации, которые их обитатели из-за свойственных им отклонений продолжали неблагодарно именовать тюрьмами. В слуховое окошко не удалось разглядеть ничего, кроме голубого неба без единого облачка. Отсюда следовал только один вывод: этот район был климатизирован, как Сиэтл и остальные безопасные зоны, и здесь тоже вовсю работали пушки для разгона облаков.

Тюремная жизнь была Байкалу не в новинку, и он ее не боялся. На этот раз речь шла об одном из современных комплексов, которые во множестве строились в последние годы, так как потребность в них постоянно росла. Здания состояли из ячеек, собранных в корпуса по новейшей технологии, которую сначала использовали для расселения рабочих на стройках, а потом стали применять и в строительстве недорогих гостиниц. Каждая ячейка была полностью независима от других, при составлении меню учитывались пожелания постояльцев. Проживавшие здесь граждане не обязаны были покидать центр после того, как отбудут срок наказания, и могли в любой момент вернуться, воспользовавшись льготным тарифом. Чтобы туда попасть, не было никакой нужды становиться преступником. Жилье в безопасных зонах стоило дорого, а потому всегда находилось много желающих поселиться в одном из таких центров. Министерство социальной адаптации, которое ведало этими учреждениями, надеялось, что благодаря совместному проживанию двух контингентов — добровольцев и осужденных — эти последние будут меньше страдать от изоляции. Было принципиально важно, чтобы эти люди осознали, что в свободном обществе ничто, даже такой антиобщественный поступок, как преступление, не способно поставить гражданина вне общества.

Естественно, столь грандиозный замысел мог осуществиться только при поддержке спонсоров. Это сотрудничество самым благотворным образом сказывалось на заключенных, которые убеждались, что именно экономическая деятельность в первую очередь способствует социальной адаптации. Теперь, благодаря рекламе, заключение больше не предполагало отказа от потребления. Напротив, оно способствовало перевоспитанию граждан, склонных пренебрегать этой основополагающей стороной общественных отношений.

В каждую из четырех стен камеры был вделан огромный экран, защищенный бронированным стеклом. Два из них заключенный мог по своему усмотрению переключать с помощью специального пульта, прикрепленного к койке. Два других работали постоянно: на одном шли спортивные программы, прерывавшиеся рекламными блоками, на другом — видеоклипы песен вперемежку с презентацией разнообразных товаров. Выключить их было нельзя, дозволялось убавить лишь звук.

Байкал, не сомкнувший глаз с тех пор, как его арестовали, сразу же повалился на койку и проспал несколько часов подряд. Проснувшись, он отключил все экраны, какие смог, улегся обратно и уставился в потолок, отводя взгляд от тех, что продолжали работать. Он знал, что подобное поведение, зафиксированное многочисленными следящими устройствами, будет истолковано не в его пользу. Считалось, что готовность жить по тюремным правилам говорит об улучшении адаптации к обществу и скором перевоспитании, и срок наказания за это могли сократить. А вот неприятие этих правил, при всей кажущейся парадоксальности, свидетельствовало о том, что лишение свободы пойдет гражданину на пользу.

Все это Байкал прекрасно знал, но ему было безразлично. Он думал о Кейт, снова и снова переживал последние минуты, проведенные с ней, силился понять, куда она могла исчезнуть. По дороге в тюрьму арестовавший его унтер-офицер уверял, что не видел на той тропинке никого, кроме Байкала. Но разве можно было верить этому лицемеру?

— Где же теперь Кейт? — спрашивал себя Байкал. Увидит ли он ее еще? Тяжелее всего было то, что они расстались, не успев помириться. Будь у него еще всего несколько минут, он бы обнял ее, они бы простили друг друга, и тогда их любовь уже ничто бы не омрачало. И сейчас Байкал не мучился бы от неизвестности и угрызений совести.

Ночь прошла. Подоспел завтрак, а с ним и два психолога. Весь персонал центра состоял из психологов, тем самым пребывание в подобных местах приобретало терапевтический характер. Один посетитель встал у двери с ключами в руках, а второй, одетый в светлый костюм, с широкой улыбкой водрузил поднос на прикрепленный к стене откидной столик. Байкал проголодался, но его едва не передернуло, когда, вскрыв стерильную упаковку, он обнаружил сероватые макароны, синтетический бифштекс, отдаленно напоминавший соевый, и подозрительную пасту неопределенного цвета.

Надзиратель присел к нему на кровать.

— Ну что, парень, все о’кей?

В ответ Байкал прорычал что-то нечленораздельное, и психолог продолжил с удвоенным энтузиазмом.