Настоящие мемуары гейши - Минеко Ивасаки Страница 11

Я продолжала просыпаться в шесть часов утра, так же как делала это в родительском доме. Все живущие в окия должны были вставать поздно, поэтому так рано никто еще не просыпался, даже слуги. Большую часть времени я лежала на своем футоне и рассматривала книжки с картинками, которые приносил мне отец. Иногда я надевала шлепанцы и гуляла по дому.

Тогда я узнала, где спит каждый его обитатель.

Две служанки закрывали раздвижные двери и спали на татами в гэнкане. Остальные – наверху. Старая Меани имела собственную комнату где-то посередине. Кунико объяснила мне, что это потому, что она была Ивасаки. Другие гейко и майко спали вместе в большой передней комнате. Там же жила Томико. Потом я вспомнила, что Ичифуми, Фумимару и Яэмару тоже находились там. Была еще одна комната, которая использовалась как спальня, и, кроме того, в этой комнате все одевались.

Одна женщина никогда не спала в окия, однако, казалось, что она всегда находится в доме. Ее звали Тадзи. Мы все звали ее Аба (маленькая мама). Она наблюдала за приготовлением пищи, за состоянием одежды, покупками и уборкой. Аба была замужем за братом мадам Оима и жила где-то в другом месте.

Я пыталась представить иерархию обитателей окия. Это очень отличалось от того, к чему я привыкла в родном доме. Отец готовил еду, мама отдыхала, они одинаково относились ко всем детям. Я думала, что в семье все равны. Оказалось, не в каждой.

Существовали две группы. Тетушка Оима, Старая Меани, гейко, майко и я принадлежали к первой группе. Аба, Кунико, ученицы и слуги – ко второй. У первой группы было больше власти и привилегий, чем у второй. Это беспокоило меня, потому что Кунико, которую я любила, не принадлежала к моей группе, а люди, которые мне не нравились (как, например, Яэко), – принадлежали.

Вторая группа носила другую одежду, пользовалась другими туалетами и ждала, пока мы закончим есть, чтобы затем приступить самим. Они ели другую пищу и могли сидеть только в конце столовой, около кухни. Это были единственные люди, которых я действительно видела за работой.

Однажды я увидела целую жареную рыбу на тарелке Кунико. Рыба была с головой и хвостом и выглядела очень аппетитно. Никогда раньше я не видела ничего подобного. Даже в доме родителей мы всегда ели только рыбное филе (вероятно, из-за аристократического происхождения моего отца).

– Аба, что это? – спросила я.

– Это называется сардина, – ответила та.

– Могу ли я попробовать? – снова задала я вопрос.

– Нет, моя дорогая, тебе не подобает есть сардины. Тебе они не понравятся.

Сардины выглядели как крестьянская пища, а мне подавали только лучшие сорта рыбы: лосось, осетр, палтус, морской угорь. Но это же была рыба с головой и хвостом! Она выглядела так привлекательно.

– Я хочу есть то, что ест Кунико! – обычно я ни на чем не настаивала, но тут решила сделать исключение.

– Эта пища не годится для атотори, – сказала Аба.

– Неважно, это то, чего я хочу. Я хочу есть то, что едят другие люди, и хочу, чтобы мы ели все вместе.

Следующее, что я помню, это то, что с того момента мы все сидели за одним столом в столовой так, как это было в родительском доме.

Как-то раз тетушка Оима заявила, что она меняет мое имя на Минеко. Я была в ужасе. Я знала, что у нее достаточно власти, чтобы сменить кличку собаки, но никогда не думала, что она проделает это со мной. Папа назвал меня Масако, и я не думала, что кто-то другой имеет право менять мое имя. Я сказала ей об этом.

Она спокойно объяснила мне, что Старую Меани тоже зовут Масако, и то, что у нас одинаковые имена, будет только мешать. Я все равно не соглашалась. Она не послушала.

Тетушка Оима начала называть меня Минеко и заставила всех остальных поступать так же. Я не откликалась. Если кто-нибудь называл меня Минеко, я игнорировала его или поворачивалась спиной и бежала в шкаф. Я не собиралась сдаваться.

В конце концов тетушка Оима послала за моим отцом, чтобы он помог уладить ситуацию. Папа сделал все, что мог, чтобы убедить меня.

– Я заберу тебя домой, Масако, если ты этого хочешь. Ты не обязана подчиняться всему, что от тебя требуют. Если хочешь остаться тут, то ты можешь просто представлять, что тебя зовут Масако каждый раз, когда тебя назовут Минеко. Но мне кажется, что это не будет слишком весело. Может, ты лучше вернешься домой?

Пока он пытался убедить меня, Старая Меани попыталась сунуть свой нос в наш разговор:

– У меня нет никакого желания удочерять тебя, можешь быть в этом уверена, но поскольку мадам Оима делает тебя своей наследницей, у меня нет выбора.

– Что это значит, папа? Когда меня удочерили? Я им не принадлежу, ведь правда? Разве я не принадлежу тебе? – я не понимала, что для того, чтобы стать атотори, меня должны удочерить.

– Конечно, Масако. Ты все еще моя маленькая девочка. Твоя фамилия Танака, а не Ивасаки, – попытался успокоить меня отец, а затем повернулся к тетушке Оима.

– Знаете, мне кажется, будет лучше, если я заберу ее домой хотя бы ненадолго.

– Подождите, мистер Танака! – ужаснулась она. – Не уходите! Я вас умоляю! Вы знаете, как сильно я ее люблю. Не забирайте ее у меня. Девочка так много для меня значит. Подумайте над тем, что вы делаете, и попробуйте объяснить серьезность ситуации Масако. Я уверена, она послушает вас. Пожалуйста, мистер Танака! Пожалуйста!

– Извините, мадам Оима. Масако – ребенок, который сам делает выводы, – вежливо, но твердо ответил отец. – Я не хочу заставлять дочку делать что-либо, чего она делать не хочет. Я знаю, что это даст ей большие возможности, но мое дело – следить за тем, чтобы девочка была счастлива. Может быть, нам не стоит вмешиваться в ее решение. Дайте мне еще раз подумать обо всем этом.

В этот раз я почти изменила решение, но как только услышала его слова, то почувствовала вину.

Я передумала, и мысленно сказала себе: «Я была эгоистична, извините. Если опять начнутся проблемы, это будет моя вина».

Отец поднялся, чтобы уходить.

– Ничего страшного, папа. Они могут называть меня Минеко. Правда. Это не имеет значения. Я остаюсь.

– Ты не обязана оставаться, Масако. Пойдем домой.

– Нет, я остаюсь здесь.

Когда я только переехала жить в Ивасаки окия, еще было неясно, собирается ли мадам Оима сделать меня гейко, как большинство женщин в этом доме, или нет. Я знала, что она хотела сделать меня своей атотори, но, поскольку сама она не была гейко, это не казалось обязательным требованием.

Старуха разговаривала со мной о танцах, и я понимала, что все гейко, которые были танцовщицами, начинали свои карьеры как майко. Тетушка Оима продолжала рассказывать мне истории о знаменитых майко прошлого. Мне не слишком хотелось становиться майко, но я хотела научиться танцевать – не для других, для себя, потому что мне очень нравились танцы. Я действительно хотела танцевать для себя.