Выжить с волками - Миша Дефонсека Страница 11

— Хочешь пирожное? Тогда пойдем и купим.

Я никогда ничего подобного не пробовала — и после того раза больше не попробую на протяжении долгих лет. Маленькое кофейное пирожное, восхитительное на вкус и тающее на языке.

В Бельгии в то время был недостаток продуктов, и я не знаю, из чего на самом деле было сделано то пирожное. Но из кондитерских изделий я ела только пироги на ферме, а это был деликатес! После этого чуда мы зашли в магазин игрушек. И Марта купила мне куклу, которая открывала и закрывала глаза… На ней было пальто с бантиком на вороте и немножко кружев — это была очень красивая кукла, я ей так радовалась, так гордилась! Первая игрушка для девочки — и единственная в моей жизни. Я несла ее, как ребенка. А потом мы снова сели в трамвай, чтобы вернуться. На площадке стоял немецкий солдат, Марта прошла мимо него очень быстро, толкая меня к свободным местам. Я уже видела немцев, и дедушка говорил мне: «Остерегайся серо-зеленых», — но я не боялась. Я была так счастлива! Марта сказала: «Поиграешь с куклой дома, а сейчас пусть она поспит…»

Немец неподвижно стоял на площадке рядом с дверью. Когда мы доехали до нашей остановки, Марта решила взять меня на руки, чтобы перенести через две довольно высокие ступеньки, и кружева моей куклы зацепились за штык солдата. Он не двигался, он все делал правильно, это Марта напрасно взяла меня на руки.

Я начала кричать: «Грязный фриц!»

Марта прижала меня к себе: «Замолчи! Ничего не случилось…»

Еще я кричала «Грязные серо-зеленые…», потому что не понимала, как это опасно. Не знаю, понял ли солдат, что я вопила, но он точно видел, что кукла зацепилась — и ничего не сказал, а Марта быстро увела меня прочь.

По дороге на ферму она лишь заметила:

— Малышка, то, что ты сделала, очень опасно. Никогда, никогда больше так не делай! Это опасно и для тебя, и для нас, поэтому никогда больше так не делай.

Она все еще дрожала, когда рассказывала эту историю дедушке, а он смеялся:

— Это нужно отметить! Ты очень храбрая, но больше так не делай!

Марта приготовила королевский обед: мясо, картошка, шпинат… Все было так вкусно! Дедушка сказал мне, что если я попью воды после жареной картошки, жир застынет в моем желудке. Глаза у меня так округлились, что дедушка с Мартой рассмеялись, она больше не боялась. Теперь-то я понимаю, почему она так дрожала. Они сказали друг другу что-то, но я не расслышала, а они громко смеялись, и Марта совсем как девчонка бегала за дедушкой с ложкой. Она хотела его испачкать! Эта веселость меня очаровала. Жизнь была такой прекрасной!

В тот вечер дедушка показывал мне полную луну, а собаки играли во дворе и не хотели идти на место. Это была великолепная ночь. Марта дала мне пижаму, которая была мне велика, я спала на мягкой кровати с медными решетками, совсем близко к ним, и Марта поцеловала меня:

— Спокойной ночи, сегодня был очень насыщенный день.

На следующий день она отвела меня в церковь и объяснила, что я должна зайти в кабинку для исповеди и рассказать священнику о своих грехах. Я не совсем поняла, зачем это нужно делать. Марта сама собиралась исповедаться, и, может быть, поэтому я должна была сделать то же самое — чтобы выглядеть как член их семьи, как маленькая католичка.

— Грех — это что-то плохое, — объяснила мне Марта. — Если ты сделала что-то плохое, скажи об этом.

Это было весело. Я превосходно помню запах кабинки для исповеди, голос, который после долгого молчания обратился ко мне, потому что я не знала, что говорить.

— Итак, что же ты сделала?

Я ответила первое, что пришло мне в голову:

— Все, кроме убийства!

Это Марта рубила головы цыплятам. Не я. Я только смотрела и ела курицу. Я должна была объяснить это священнику, но не знала как. А потом он говорил и говорил, цедил сквозь зубы, и я совсем ничего не поняла. Мне только хотелось поскорее выйти оттуда. Когда Марта встретила меня, она сказала:

— Да, долго же ты…

Все это ничего не значило для меня. Я была еврейкой, и я это знала, но уже по-своему понимала, что значит еврей в 1941 году для людей, которые окружали меня. Нельзя было ни говорить об этом, ни показывать под страхом смерти. Все было просто.

Окруженная защитным коконом, созданным Мартой и дедушкой, я не понимала многих важных событий. В Бельгии вводилась карточная система, немцы захватывали Россию, а в это время националист по имени Леон Дэгрель пытался заставить бельгийцев воевать на Востоке вместе с нацистами. Дедушка читал газеты, которые выпускались под контролем оккупантов. «Мы боремся, — с чувством говорил предатель Дэгрель, — за ценности выше земных, рядом с теми, кто освобождает Европу и мир и защищает от коммунизма, который стремится его задавить».

Приближалась осень, серо-зеленые все больше угрожали нам. И мой кокон вот-вот должен был раскрыться.

После таких счастливых дней, вернувшись к Вираго, я почувствовала угрозу. Я спряталась за дверью и подслушала, как она говорит подруге, зашедшей в гости. Ей только что, тяжело вздыхая, «показали» меня, как обезьяну в зоопарке:

— Вот видишь, с кем мне приходится возиться…

Я сделала вид, что вернулась в свою каморку, и услышала продолжение разговора.

— В конце концов, если немцы выиграют, я ее выдам… а если проиграют, то всегда можно будет сказать, как много мы для нее сделали.

У дедушки и Марты я научилась быть счастливой, но благодаря Вираго я научилась ненавидеть.